Голливуд истекает кровью
Шрифт:
Там, в переполненной ванне, лежала некогда потрясающая миссис Марчетти. Худая и хрупкая, со следами уколов, покрывающими ее обнаженное тело, остекленевшие глаза, лишенные жизни, смотрели прямо на меня. Вокруг ее открытого рта была рвота, а на туалетном столике рядом с ней валялись пустые баночки и иголки. Мертва.
Я любил свою маму, но ненавидел ее за это. За то, что не была достаточно сильной, чтобы жить ради своего сына, и позволила любви разрушить ее изнутри и снаружи. Я имел право чувствовать себя преданным единственным родителем, который заботился обо мне как о
Одним решением она приковала меня к этой участи; в то время как смерть освободила ее, она навсегда сковала меня. Любовь, эта надоедливая эмоция, убивалась с жестокой эффективностью, и это была привязанность, которой я никогда не хотел предаваться.
Мой отец хорошо играл любящего мужа, но все видели его насквозь. Он устроил ей похороны, подобающие королеве, похоронив ее в частной части кладбища Марчетти, к которой он никогда не присоединялся. От его тела мало что осталось после того, как я убил его без угрызений совести, но даже если бы они были, я бы не позволил ни одной части его тела находиться рядом с телом моей матери, даже после смерти. Она заслуживала лучшего в жизни и смерти.
Слова, которые он произнес после похорон, все еще звучали в моей голове, как бы я ни старался от них избавиться.
— Любовь делает тебя слабым. Ни у кого из рода Марчетти не будет слабости, особенно у той, у кого испорченная пизда. Ты создан только для одного: никогда ничего не чувствовать.
Я сел в свой Maserati, включил зажигание и отправился в свою часовую поездку обратно к себе домой. Каждые несколько минут я смотрел в зеркала в целях безопасности и для того, чтобы держать подальше от комплекса тех, кто нацелился на меня, и, по ассоциации, моих людей, которых я поклялся надежно спрятать там.
Мне не нужно было, чтобы мои люди окружали меня для защиты. Я был вполне способен постоять за себя, но я отказывался допустить, чтобы моя потребность в одиночестве и посещение кладбища стали причиной того, что наши враги обнаружили нашу закрытую территорию. На полпути я петлял по разным улицам, чтобы сбить кого-нибудь со следа, и через тридцать минут проехал через контрольно-пропускные пункты службы безопасности, поднимаясь в гору к своему дому, когда электронный гараж открылся и приветствовал мое возвращение.
Сегодня утром разразилась гроза, которая идеально отражала мое настроение. Гложущее подспудное чувство вины неприятно давило на мою едва проснувшуюся совесть за слова, которые я бросил в лицо Пэрис. Однако этого недостаточно, чтобы извиниться. Возможно, она не знала, что вызвало мою реакцию на то, что я назвал ее нелюбимой, но это не оправдывало этого. Точно так же я не стал бы ничего объяснять.
Прошло три дня с тех пор, как я держал ее взаперти в отведенной ей спальне, как непослушного ребенка, взявшего тайм-аут после истерики. Не то чтобы я полностью игнорировал ее. Я следил за ней через камеры в ее комнате, которые также были услужливо подключены к
Я ухмыльнулся, надеясь, что она наконец заметила эти крошечные камеры и поняла, что за ней наблюдали поближе. Я надеялся, что это произвело негативное впечатление.
— Что вызывает эту хитрую ухмылку? — спросил Дарио, садясь за стол рядом со мной.
— Просто размышляю о птице с подрезанными крыльями, бьющейся в своей клетке, — ответил я.
— Тебе скоро придется рассказать ей, открыться во всем, чтобы привлечь ее на борт. Это правильный поступок, — бесполезно указал он, бросив на меня тяжелый взгляд. — Клянусь, ты нарочно делаешь это чертовски трудным для себя.
Я постукивал ногтем по зубам, слыша щелкающий ритм. Раз-два, раз-два. Проигнорировав комментарии Дарио, я обратился к другой горстке мужчин, которые расположились в комнате для совещаний рядом с моим домашним офисом, ожидая, когда я сообщил бы им последние новости.
— Верно.
Я наклонился вперед, поставив локти на стол и сцепив пальцы. Я обвел взглядом мужчин из моего ближайшего окружения, тех, кому я доверил свою жизнь. Их преданность была непоколебимой.
— Я говорил с Лео, и Сицилия в основном в наших руках.
Все они ухмыльнулись, прекрасно зная, как он вел дела.
— Есть небольшое несогласие. Однако мы знали, что это произойдет, поэтому я не слишком беспокоюсь о тех, кто вызывает это на острове. Однако у Говони на Восточном побережье все спокойно. Они отказались от дружественной передачи, уклоняются от звонков и усилили охрану, похоже, замкнувшись в себе.
Я стиснул зубы. Постоянные проблемы, с которыми приходится иметь дело. Я знал, что это будет не так просто, как просто напомнить им о контракте, подписанном кровью, но если это продолжилось бы, это привело бы к тотальной войне, чего я не особенно хотел.
— У нас никого нет в их лагере? — спросил Брандо.
Я покачал головой. Мы потеряли наших внутренних осведомителей после того, как их недавно застрелили, что оставило нас удручающе слепыми, когда дело дошло до семьи Говони. Тот факт, что они нашли наших "кротов", не был хорошим. Теперь они не доверяли никому новому, а существующему участнику потребовалось бы слишком много времени, чтобы склонить их на свою сторону, когда время было не на нашей стороне. Это нужно было сделать, как и более двадцати лет назад.
— Черт, они втягивают нас в войну. Не оставляя нам выбора, кроме как начать ее. Гребаные предательские мудаки аннулируют этот долг, — сердито произнес Чиро, а остальные из нас согласно закивали.
— Они должны быть мертвы за это, — заявил Альфонсо. Правда. — Почему мы не сбрасываем их тела в первоочередном порядке, босс?
Я вздохнул, потирая рукой свою аккуратно ухоженную бороду.
— Я хотел, чтобы эта передача прошла как можно более мирно. Теперь у нас есть средства, чтобы ввести его в действие еще раз. Мы также должны думать о долгосрочной перспективе.