Голливуд
Шрифт:
— А чего они здесь делают?
— Одни пытаются установить контакты, другие стараются их поддержать. Третьи лезут на всякий случай всюду, куда могут попасть. И, конечно, еще журналюги.
Атмосфера была нехорошая. Безрадостная она была. Тут собрались всякие бывшие, пройдохи, акулы, приживалы и прочая дешевка. Пропащие души. И жара была, жара, жара.
К нам подвалил какой-то тип в дорогом костюме.
— Мистер и миссис Чинаски?
— Они самые.
— Вам не сюда. Нужно
Мы повиновались.
Поднялись по лестнице на второй этаж. Там было не так людно. Тип в дорогом костюме обернулся к нам лицом.
— Не пейте этого пойла. Я вам принесу бутылку.
— Спасибо. Лучше две.
— Разумеется. Один момент.
— Хэнк, что все это значит?
— Лопай, что дают. Второй раз нас сюда не пригласят.
Я посмотрел на публику. Она произвела на меня то же впечатление, что и народец внизу.
— Интересно, что это за парень? — спросил я.
Он быстро вернулся с парой бутылок, открывалкой и чистыми стаканами.
— Большое вам спасибо, — сказал я.
— На здоровье, — ответил он. — Я читал вашу колонку в «Лос-Анджелесской свободной прессе».
— Судя по вашему возрасту, это невозможно.
— Дело в том, что мой отец был хиппи. Я нашел газету в его бумагах, когда он завязал с этим делом.
— А как вас зовут?
— Карл Уилсон. Это мой ресторан.
— Вот оно что! Еще раз спасибо за хорошее вино.
— Пейте на здоровье. Если захотите еще, дайте мне знать.
— Непременно.
Он ушел. Я открыл бутылку и разлил вино по стаканам. Мы пригубили. Действительно, вино отменное.
— Слушай, — спросил я Сару, — а кто все-таки эти люди и чем они отличаются от тех, что внизу?
— Да те же самые. Просто эти поудачливей. В смысле денег, карьеры, семьи. Они имеют привычку тащить за собой в бизнес своих друзей и родственников. Талант, способности — дело десятое. Я, наверно, выступаю как ханжа, но именно так все и обстоит.
— Вот почему даже так называемые лучшие фильмы кажутся мне дерьмом.
— И ты предпочитаешь смотреть на лошадок.
— Еще бы.
Подошел Джон Пинчот.
— Господи! Ну и публика! Меня будто в дерьме вываляли!
Я рассмеялся.
Потом подошла Франсин Бауэрс. Она чувствовала себя как рыба в воде. Свершила свой кам-бэк.
— Ты была хороша, Франсин, — сказал я.
— Да, — подтвердил Джон.
— Волосы распустила, да? — спросила Сара.
— Не слишком?
— Ничуть, — успокоил ее я.
— Эй, — спохватилась Франсин. — А что это у вас за вино? Похоже, что-то приличное.
— Попробуй, — я плеснул ей в стакан.
— И мне, — попросил Джон.
— Где это вы раздобыли? — не отставала Франсин.
— Отец
— А где Джек Бледсоу? — спохватился я.
— А, — ответил Джон, — он на такие штуки не ходит.
— А я хожу, — вставила Франсин.
— И мы ходим, — подхватила Сара.
Потом мы обменялись поклонами с соседней компанией.
— Тебя хотят проинтервьюировать для «Муви Миррор», Франсин.
— Разумеется, — ответила Франсин. — Извините, — кивнула она нам. Она отошла, величественная и гордая собой. Она мне нравилась. Мне нравились все, кого спихнули вниз, а они сумели подняться.
— Ступай с ней, Джон, — сказала Сара. — Она будет чувствовать себя уверенней.
— Может, и мне пойти, Сара?
— Нет, Хэнк, ты все испортишь. И не забывай, ты стоишь всего тысячу долларов.
— Что верно, то верно.
— Ладно, — сказал Джон. — Пойду.
И он пошел вслед за ней.
Ко мне подошел молодой человек с диктофоном.
— Я из «Гералд экзэминер». Веду колонку «Поговорим». Как вам понравился фильм?
— А у вас есть тысяча долларов? — спросила Сара.
— Пустяки, Сара, пускай спрашивает.
— Итак, как вам понравился фильм?
— Выше среднего. Фильмы, получающие награды академии, к концу года никто уже не вспоминает. А этот будут долго крутить, больше всего в арт-хаузах. И по телевизору будут показывать, если все мы будем живы.
— Вы действительно так думаете?
— Да. И чем дольше будут его катать, тем больше потаенных смыслов будут в нем откапывать. Которых никто и не думал вкладывать. Недооценка и переоценка — норма нашей жизни.
— И алкаши так говорят?
— Говорят, пока их не замочат.
— Значит, вы даете фильму высокую оценку?
— Дело не в том, что он так хорош. Просто другие еще хуже.
— А какой из виденных вами фильмов вы считаете самым лучшим?
— «Голова-ластик».
— «Голова-ластик»?
— Да.
— А второй в вашем списке?
— «Кто боится Вирджинии Вульф?».
Туг вновь появился Карл Уилсон.
— Чинаски, там внизу парень к вам рвется. Говорит, знакомый. Какой-то Джон Голт.
— Впустите его, пожалуйста.
— Благодарю вас, Чинаски, — сказал посланец «Гералд экзэминер».
— К вашим услугам.
Я откупорил вторую бутылку и налил нам с Сарой. Сара умеет замечательно держаться. Язык у нее развязывается, только когда мы остаемся наедине. И при этом пустяков она не болтает. Но вот появился Джон Голт. Большой Джон Голт. Подошел к нам.