Голливудские жены
Шрифт:
Утопая в цветах, Элейн ничего, кроме одиночества, не ощущала. Она даже не представляла себе, насколько ее повседневная жизнь зависит от Росса. Ну, конечно, она его пилила и орала на него, но вокруг него — как вокруг единственного избалованного ребенка — вращалась вся ее жизнь. Что бы она ни делала, все было так или иначе связано с ним. Конечно, за исключением Рона Гордино. Которого она ненавидит. С его провинциальным протяжным говором. И лакейскими пальцами. И длинным тонким членом.
За десять лет брака она только трижды
И то были вынужденные разлуки, потому что он уезжал на съемки, а она, пока его не было, проводила время, занимаясь его делами. Что бы она ни делала, все было для него — покупала ли новое платье или удаляла волосы на ногах.
Ее как громом поразило: а ведь любит она этого лодыря и изменника, беспечного сукиного сына!
Она пошла к своему психотерапевту и сказала ему об этом.
— Знаю, Элейн, — ответил он самоуверенно. — Именно это я всегда и пытался тебе втолковать.
Как только заработала местная кухня сплетен, телефон ее умолк. Одиноких женщин не встречают с распростертыми объятиями на ужинах, приемах и просмотрах, если только они не богаты и знамениты сами по себе. Элейн в одиночку — это угроза.
А вдруг у какого чужого мужа зачешутся яйца… Элейн в ее положении вряд ли откажет.
Она сделала открытие, что друзей у нее нет. Только знакомые до первой беды.
Есть, конечно, Мэрли. Святая Мэрли, как ее за ночные бдения у постели Нийла подло прозвала вся кинобратия.
Потом Карен.
В жопу Карен с ее огромными сосками! Элейн ненавидит ее лютой ненавистью. Ради бога, только бы Росс больше не встречался с этой сукой!
Снова приходил Рон Гордино, на этот раз с батоном натурального хлеба и свежими коричневыми яйцами с фермы.
Она спряталась в спальне, а Лине велела сказать, что ее нет дома.
Он поглядел на ее голубой «Мерседес», стоящий у подъезда, потом наконец легкой походкой отошел и залез в свой нелепый джип.
Она стала попивать. В первой половине дня — ни капли. Но в обед белое вино помогало, а потом — крохотная рюмашка водки, дотянуть до вечера. После шести часов, когда Лины уже не было, пропустит еще вина, пару стаканчиков водки и несколько рюмок крепких ликеров, пока не забудется спасительным сном.
Иногда она забывала поесть. И скоро превратилась в развалину.
В субботу Росс отдал вымыть и начистить свой «Корниш».
Пока шла работа, он устроился в шезлонге, выставленном у бассейна, и принялся наблюдать мир и проходящих туристов.
Несколько знакомых помахали ему, но никто его не донимал.
Понятно. Что его донимать, в лучах славы он ведь не купается. Даже носа не греет.
От нечего делать он смотрел, как блондинистая проститутка охмуряет какого-то деревенщину, исходящего потом и увешанного золотыми цепочками.
Блондинка несколько раз прошлась, вихляя бедрами, мимо купальной кабинки, в которой тот
— Привет, — в конце концов проворковала она. — Не против, если я взгляну на ваш номер «Вэрайети?»
— Отцепись, девонька, — посоветовал мужик — не такая уж, оказывается, и деревенщина.
— Извиняюсь, — грубо бросила проститутка и принялась оглядываться, подыскивая других клиентов. Она заметила, что Росс наблюдает за ней, и состроила ему — для начала — улыбочку. Он перевернулся на живот и сделал вид, что не видит.
Он, должно быть, заснул под палящим солнцем, так как вдруг почувствовал, что ему на спину капают холодную воду, а чуть с хрипотцой голос Карен Ланкастер, который ни с каким другим не спутаешь, произносит:
— Ах ты, вшиварь ленивый! От жены ушел, а я узнаю об этом из газет. Чудненько!
Он охнул и перевернулся.
— Ты-то что здесь делаешь?
— Обедаю с папочкой и Памелой. А теперь вопрос по существу: что здесь делаешь ты?
— Я здесь живу.
— Мило, что ты мне об этом не сказал.
— Вот теперь и говорю.
— Великое одолжение, — надулась она. — Мог бы по крайней мере позвонить. Если я ошибаюсь, ты меня поправь, но мне казалось, что у нас с тобой что-то особенное.
— Ты рассказала про нас Элейн.
— Не рассказывала, — взвилась она. — Как ты вообще мог такое подумать?!
— Кто-то же ей рассказал.
— Не я. Она звонила и разыскивала тебя в день вашего приема, а я разыграла удивление.
— Наверное, не очень хорошо разыграла.
— Чего ты расквохтался? Ты и так уже готов был ее бросить, так и нечего искать отговорки, что она про меня узнала.
Она сняла зеркальные очки и испепелила его взглядом.
— Почему ты поселился здесь? Мог бы приехать прямо ко мне.
Он не нашелся что ответить. У Карен Ланкастер нет прав на него.
Его спасло появление Джорджа Ланкастера, Памелы Лондон и разномастной свиты, державших путь к тенту Ланкастера, где уже расставлены были столы для ленча.
— Росс! — прогудел Джордж.
— Росс! — эхом отозвалась Памела.
Раньше надо было думать. Бассейн в отеле «Беверли-Хиллс»— едва ли то место, где можно спокойно позагорать.
— Пойдем перекусишь с нами, — залилась трелью Памела, ее костлявое тело ходуном ходило в свободном, до пола, платье с ярким тропическим рисунком.
— Да-да, — поддержал Джордж, ослепительный в своем белом «сафари».
— И я бы хотела, — хрипло сказала Карен, снова надевая очки.
Было чуть больше половины первого, а в Палм-Спрингс ему надо было поспеть к пяти. Если уехать около двух, то времени хватит с лихвой.
— Почему бы и нет? — отозвался он, встал и надел рубашку.