Голод суккуба

Мид Райчел

— Я не желаю об этом говорить, — повторила я. — У нас все в порядке. Точка.

Воцарилась тишина, только шлепались карты о стол и шуршали деньги. Оглядев комнату, я встретилась взглядом с Картером. Он один не принимал участия в экзекуции по поводу Сета. И это меня не удивило. Обычно ангел просто слушал, лишь иногда небрежно вставлял что-нибудь саркастическое или мистическое. Это всегда приводило меня в бешенство, но последние события изменили мое к нему отношение. Я по-прежнему не понимала Картера до конца и не знала,

могу ли ему доверять, но начала его уважать.

Устав от всеобщего внимания, я вернулась к игре и обнаружила, что после нескольких кругов с полным дерьмом на руках наконец получила нормальную карту. Тройка. Ничего выдающегося, но вполне сносно. Я увеличила ставку, желая избавиться от соперников, прежде чем новые карты сделают мою позицию более уязвимой.

С вампирами моя стратегия сработала. Упала следующая карта. Семерка пик. Когда я еще увеличила ставку, Хью помрачнел и спасовал. Я надеялась, что и Картер бросит карты, но он сам поднял ставку.

Прежде чем ответить, я на мгновение заколебалась. Вот-вот должна была выпасть последняя карта, и я гадала, что же у ангела и смогу ли я побить его комбинацию. Пара? Две пары? О! Вышла последняя карта. Снова пики. Теперь вполне возможно, что у него флеш. Тогда он побьет меня. По-прежнему надеясь его переблефовать, я опять подняла ставку. Он снова ее перебил, более чем удвоив мою начальную ставку.

Предстояло добавить кучу денег, особенно если учесть, сколько я уже поставила. Века капиталовложений придали мне уверенности, но это не значит, что нужно быть дурой. Что у него? Должен быть флеш. Я уклонилась и бросила карты.

С довольной ухмылкой он сгреб внушительный банк. Когда он вскинул руку, карты предстали лицевой стороной. Бубновая двойка. Восьмерка треф.

— Ты… ты блефовал! — воскликнула я. — У тебя вообще ничего!

Картер молча зажег сигарету.

Я воззвала к остальным:

— Он ведь не может!

— Черт, я этим пол-игры занимался, — отозвался Хью, взяв у Картера зажигалку. — И не то чтобы от этого вышел какой-нибудь толк.

— Да… но… он-то, понимаешь… ангел. Они не могут лгать.

— Он не лгал. Он блефовал.

— А блефовать тоже нечестно, — возразил Коди, наматывая на палец прядь белокурых волос.

— Это потенциальная ложь, — высказался Питер.

— Потенциальная ложь? — уставился на него Хью. — Что, черт побери, это значит?

Глядя, как Картер складывает деньги, я скорчила ему рожу. Ангел должен оказывать хорошее влияние на слуг зла, а он временами кажется еще хуже нас.

— Наслаждайся своими тридцатью сребрениками, Иуда.

Он насмешливо мне поклонился, в то время как остальные продолжали спор.

Вдруг разговор обвалился, словно ряд падающих домино. Картер, разумеется, почувствовал это первым, но, как всегда безразличный, только поднял брови. Затем дошло до вампиров с их обостренным чутьем. Они переглянулись и уставились

на дверь. Наконец, спустя несколько секунд, насторожились и мы с Хью.

— Что это? — нахмурился Коди. — Вроде Джорджины, но не совсем.

Хью задумчиво проследил за взглядом молодого вампира:

— Инкуб.

Я, конечно, и сама уже поняла. Излучение, которым все мы обладаем, различно: вампиры ощущаются иначе, чем черти, а черти — иначе, чем суккубы. Если достаточно хорошо знаешь бессмертных, всегда сможешь распознать исключительные особенности каждого. Я была единственным суккубом, пробуждающим ощущение шелка и благоухания туберозы. В комнате, полной вампиров, я запросто определю присутствие Коди или Питера.

Таким же образом я сразу узнала, что к дверям приближается инкуб, и точно определила, какой именно. Его признаки я отличила бы везде, что бы ни случилось. Мимолетное ощущение бархата на коже. Едва заметный аромат рома, миндаля и корицы.

Не успев даже осознать, что встала, я распахнула дверь и с радостью обнаружила те же лисьи черты и озорные глаза, что видела в последний раз более ста лет назад.

— Привет, ma fleur [1] , — сказал он.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Бастьен, — выдохнула я, все еще не веря своим глазам. — Бастьен!

Я бросилась в его объятия, а он поднял меня, как пушинку, и закружил. Потом аккуратно поставил, нежно глядя сверху вниз, и на его красивом лице заиграла улыбка. Тут я осознала, как мне ее не хватало.

1

Мой цветок (фр.).

— Ты ничуть не изменился, — заметила я, пожирая взглядом черные вьющиеся волосы, доходящие до плеч, шоколадно-коричневые глаза, столь темные, что казались черными.

В отличие от меня он предпочитал носить обличье, оставшееся со смертных дней. Кожа была цвета моего любимого кофе мокко, гладкая и приятная. Нос ему сломали еще в человеческие годы, но Бастьен так и не потрудился это исправить. Это нисколько его не портило; наоборот, скорей придавало облик лихого мерзавца.

— А ты, как обычно, выглядишь совершенно иначе. Как нынче себя называешь?

В голосе его слышался легкий британский акцент после многих лет, проведенных в Лондоне, — вслед за тем, как он покинул плантацию рабов на Гаити. Он сохранял этот акцент и французские словечки своего детства исключительно для форса; по желанию он мог говорить на американском английском так же безупречно, как я.

— Джорджина.

— Джорджина? Не Жозефина? Не Хироко?

— Джорджина, — повторила я.

— Ну что ж, очень хорошо, Джорджина. Дай-ка посмотреть на тебя. Повернись.