Голод. Дилогия
Шрифт:
– Главное, чтобы он не утонул, заливая горе, – процедил сквозь зубы Димуинн. – Надеюсь, он не догадывается, что ему предстоит?
– Он знает только то, что его дело в бальских лесах, и что он отправится туда после того, как из Дешты разъедутся послы. Более того, он уверен, что его дело позволит ему сравняться в доблести с Седдом Креча! – засмеялся Ирунг.
– Этого достаточно, – отрезал Димуинн. – Остальное узнает в Деште. То, что ему следует знать. Завтра и мы отправимся туда. А пока запомни, Ирунг: я не отступлюсь от Кессаа. Кстати, мысли об этой девчонке вовсе не помешают мне посетить твой замок. В его кладовых найдутся те же самые лакомства, которыми ты угощал меня в прошлом году?
– Безусловно, мой конг, – улыбнулся Ирунг. – И не только лакомства, но и развлечения. Мои егеря отловили для забавы любопытных зверушек! Мир меняется вместе с нами, но кое-что в нем остается неизменным.
Когда из непроницаемой тьмы вдруг полетели искры и начали колоть лицо, Зиди даже огорчился. Смерть была столь мучительной, что любая новая жизнь, даже отзвук новой жизни, даже отзвук старой жизни сулили только продолжение мучений. Или же его плоть уже развалилась на части, и он, баль, как сорванный ветром листок, кружится на ветру, движется как живой, оставаясь мертвым? Тогда откуда эта боль? Точнее не боль, а тень боли. Настоящая боль была там, тысячу лет назад, когда он висел притянутый путами к стволу спящего дерева и не чувствовал ни рези в руках, ни холода – ничего, только дикую немощь вскипающей плоти и рвущейся на куски кожи. Так что это не боль. Это воспоминание о ней. Ведь нет уже у него кожи, нет рук, ног, груди, живота – ничего нет. Все это должно было уже на третий-четвертый день отстать от костей и стечь лужей сгнившей плоти к ногам скелета. Мало ли сам Зиди видел таких несчастных, которых то ли из сострадания, то ли из мести близкие не удостоили сжигания во дворе собственного дома, которых выводили при первых признаках болезни на дорогу и толкали шестом в спину, гнали из селения. Несчастные шли туда, куда смотрели их глаза, пока глаза были на месте, и если не хватало ума перерезать себе горло, отчаяния утопиться или смелости броситься вниз со скалы, они рано или поздно забредали в лес и при первых приступах ужасной боли, обхватывали в судорогах ближайшее дерево. Хеен лишил Зиди даже этой возможности, развернув его к дереву спиной. Что ж, придет время, и он окажется в этой тьме, и тоже, как и Зиди, будет искать дорогу к сумеречному дворцу Сади, в котором поверженный бог ждет каждого обиженного в Оветте.
– Хватит притворяться, открывай глаза, – раздался знакомый голос.
Знакомый голос!
– Зиди! – настойчиво позвал обладатель знакомого голоса. – Некогда разлеживаться! Открывай глаза!
Перед глазами было небо. Точнее, над глазами, потому что оно нависало серым одеялом туч, и из этого одеяла на лицо баль падал снег.
– Ну вот, – довольно произнес Яриг. – Я так и знал, что никогда от тебя не избавлюсь.
– Откуда ты взялся? – прошептал Зиди, чувствуя, как мучительная боль начинает рвать на части щеки, губы.
– Оттуда же, откуда и ты. Мать меня родила, правда, давно уже, – усмехнулся Яриг, нависнув над Зиди и уставившись на него единственным глазом. – Уже лучше. Хотя, имей я выбор снадобий, было бы совсем хорошо. Ты куда мед дел, недотепа? С муравьиным медом я бы обещал тебе через неделю сменить твою гримасу на улыбку!
– Мед? – прошептал Зиди и вдруг вспомнил все – и Хеена, и Рич, и переход через Суйку. Вспомнил и заторопился, шевельнул руками, вцепился в борта телеги и, чувствуя, как лопается на спине кожа, сел.
– Эй, приятель! – возмутился Яриг, едва не бросив поводья на спину бурой лошаденке. – Нельзя тебе пока шевелиться!
Зиди только помотал головой:
– Где мы?
Вокруг, едва присыпанный снегом, стоял лес. Телега катилась явно не по тракту, дорога была не наезжена, а пробита копытами лошадей.
– Известно где, – плюнул через плечо Яриг. – Южнее Борки. Везу тебя на погребальный костер.
Преодолевая тянущую боль, вздрагивая, так как каждое движение доставляло страдания, Зиди взглянул на нелепый серый балахон Ярига со сдвинутым на затылок колпаком, на покрытую высохшими пятнами крови и гноя холстину на его собственном теле и все понял.
– Подожди, Яриг. – Слова давались медленно, словно язык Зиди, как и его руки, был покрыт разводами едва подживших шрамов. – Подожди. Твой балахон, эта ткань… Ты возчик больных. Так?
– Не совсем. – Одноглазый задумался на мгновение, затем щелкнул пальцами: – Скорее, я возчик трупов. Или почти трупов. То, что чудесным образом у меня в телеге оказался выздоравливающий – это рука судьбы, если угодно. Правда, с моими пальцами и управляемая моими мозгами. Но, так или иначе, с твоей рожей было такое, что на боркском мосту тебя не только не проверяли, стража врассыпную бросилась! Охранники даже не удосужились взглянуть на мой ярлык. А он у меня, смею заметить, подлинный! Я, правда, предложил сжечь тебя прямо в арке, но получил удар хлыстом по спине. Вот только десятник и хлыст от страха сразу же в ров забросил!
– Меня заразили волнистой порчей, – прошептал Зиди. – От нее нет снадобья.
– Согласен, – причмокнул Яриг. – Никакой лекарь тебе бы не помог. Нет, конечно, хороший маг, из которых в Скире мне известен лишь один Ирунг, не дал бы тебе умереть, но насколько я знаю, именно Ирунг-то и желает твоей смерти.
– Рассказывай, Яриг, рассказывай, – устало пробормотал Зиди. – Откуда ты взялся, почему я оказался у тебя в телеге, и, главное, почему я все еще жив?
Трактирщик вздохнул и начал рассказ.
Яриг был не из тех жителей Скира, которые могли пройти мимо упавшей монеты, пусть даже это радучская медная чешуйка, на которую и ореховой скорлупы не купишь. Тем более он не мог выбросить из головы десяток золотых, на которые покупал со всеми предосторожностями для сумасшедшего раба или для кого-то еще муравьиный мед. Если добавить к этому звериное чувство опасности, тогда даже такой безголовый парень, как Зиди, должен был бы понять, почему вот уже больше десяти лет под началом бывшего раба процветает лучший трактир Скира.
– Процветал, – продолжил после порции мерзких ругательств Яриг. – Впрочем, пасынок мой – парнишка толковый, хотя и безголовый по причине юности. Но я приставил к нему старых дружков, в беде его не оставят. Посоветовал ему пойти в услужение к Аруху и его подручным. Лишнего не болтать, а по мелочи выкладывать все подчистую. Я ж и про тебя, Зиди, Аруху докладывал, – повернулся к баль трактирщик. – Такая уж жизнь в Скире: хочешь, чтобы не отсекли тебя как поганый собачий хвост, учись вилять сообразно желаниям пса.
– Кто в Скире теперь в роли пса? – мрачно спросил Зиди.
– А каждый второй! – с досадой отмахнулся Яриг. – Но плакать у тебя на плече, баль, не стану, уживался я со всеми. И лишнего не болтал. Правило есть: чего не понял, молчи, пока не поймешь. Вот про муравьиный мед я никому не сказал, хотя приходил ко мне Синг от Аруха, спрашивал.
– И на том спасибо. – Зиди в изнеможении откинулся на дно телеги.
– Подожди, дорогой мой, благодарить, – усмехнулся Яриг. – Я ж трактира лишился по твоей милости. Работа у меня хитрая была, приходилось не только о мелочах наверх докладывать, но и к тому, что наверху болтают, прислушиваться. На второй день я только узнал, что не один ты из Скира выбрался, а с девчонкой. Рабыню ее пытали, замучили до смерти, но вызнать успели, что ведешь ты эту девчонку за большие деньги в Дешту к ее тетке. Не знаю, приврали ли, но называли цифру в полсотни золотых. Не ослышался я?