Голод. Трилогия

Стрибер Уитли

Она, вероятно, смогла бы отогнуть прутья решетки. Но только скоро, часа через два, она уже будет слишком слаба для этого. Не так ли погибли жертвы Карла IV, слишком долго ожидая помощи извне? Мириам бросилась на кровать, затем вскочила и подошла к двери. Единственное, что она могла видеть сквозь зарешеченное окошко, – это белую поверхность противоположной стены коридора.

Сквозь крошечные щели между дверью и стеной проникал мощный, изысканный аромат. Там, вне поля ее зрения, должно быть, находился охранник – скорее всего, он сидел на стуле у двери. Наверное, еще одна

из предосторожностей Хейвера.

Поначалу она не принимала Хейвера в расчет, не видела в нем угрозы ее отношениям с Сарой, но чем больше она его узнавала, тем более значительным он ей казался. Была в нем некая сила – именно это и любила в нем Сара, – сила, скрытая глубоко внутри. А такая любовь особенно крепка.

Мириам поняла, почему Сара мирилась с внешними проявлениями его нелегкого характера, с высокомерием, со склонностью к интригам, – всегда оставалась надежда, что сможет проявиться эта самая внутренняя сущность, по сравнению с которой остальное кажется несущественным.

Ей хотелось, чтобы охранник ушел со своего поста, дав ей хотя бы немного покоя! Она мечтала об охоте – куда она направится и кого схватит. На верхнем этаже дома на Западной Семьдесят шестой улице жила пара, в квартире, где Мириам уже появлялась несколько лет назад. К настоящему времени об исчезновении человека из этой квартиры уже давно забыли. Теперь пора исчезнуть еще паре квартиросъемщиков. В «рекогносцировке» не было необходимости. Мириам знала как дорогу, так и замки, которые ей встретятся на пути.

– Пожалуйста, Сара, – простонала Мириам Она совершила

прикосновение.

В эмоциональном поле произошло легкое возмущение. Сара, находившаяся где-то в здании клиники, ощутила беспокойство.

*

На чердаке становилось все темнее, по мере того как вечер забирал последний свет с обращенных на запад слуховых окон. Джон лежал на полу крошечной комнаты, где хранились останки его предшественников, прислушиваясь, не вернулась ли Мириам. От слабости он едва мог стоять. Часами он лежал без движения.

Это будет его последним деянием. Стальной короб, предназначенный для него, громоздился черной тенью посередине комнаты. Рука Джона медленно поднялась; он пытался ухватиться за край этого сундука. Подтянувшись, он выпрямился в полный рост и стоял, покачиваясь, стараясь сохранить равновесие.

У него закружилась голова. Стены комнаты, казалось, уходили все дальше и дальше. Оставался только жгучий голод, подобный костру в середине тела.

Понемногу комната снова оказалась в фокусе взгляда. Ему казалось, что тело его стало каменным.

Голова повисла, словно у него была сломана шея. Колено задрожало, ему пришлось опереться о стену – стену из запечатанных сундуков, поставленных один на другой.

Час потребовался на то, чтобы с помощью невероятных усилий сломать замки на пяти из них. Остальные оказались слишком крепкими. Сундуки, которые ему удалось открыть, находились в нижнем ярусе – это были самые древние. Навалившись на верхние ряды, он сбросил их на пол, так чтобы нижние могли открыться.

В

комнате теперь царил мрак; Джон задыхался от пыли. Но тихо в комнате не было. Все, казалось, пришло в движение, отовсюду слышался шорох. Джон бросился из комнаты и захлопнул дверь. Прислонившись к ней, он запер замок. Через несколько минут дверь начала поскрипывать, затем стада дрожать и трещать и, наконец, затряслась…

*

Невидящим взглядом Сара смотрела на электроэнцефалограмму. Ей никак не удавалось разобраться в сложной системе линий. Она так устала. И еще она была рассержена. Ужасно рассержена!.. Мысли беспорядочно крутились вокруг последних событий. Ежесекундно она испуганно поднимала глаза, отрываясь от работы, – ей казалось, что Мириам входит в кабинет.

С Мириам они поступили нечестно. Нехорошо было захватывать ее обманом. Это заставило Сару подвергнуть сомнению истинную ценность ее работы, хотя еще больше мучил ее другой вопрос: что конкретно любила она в Томе? Идея проекта принадлежала ему, он добился ее реализации и провел в жизнь с бесстрастной точностью полицейского.

Все это время он был холоден как смерть. И теперь это бедное существо находилось там, наверху, униженное, лишенное тех прав, которыми должно обладать любое разумное существо.

Сара подняла взгляд на часы. Почти восемь – время встречи так называемой «группы Блейлок» и обмена находками. Лаборатория цитогенетики готовила результаты хромосомного анализа. Остеологи работали над костной структурой, кардиологи изучали сердце и системы кровообращения.

Сара пыталась сосредоточиться. Ей нужно было что-нибудь показать на встрече. ЭЭГ сильно отличалась от нормальной. Она мало чем походила на электроэнцефалограмму человека.

Сара не могла не думать о Мириам, и также не могла она отделаться от мысли о еде. Это было абсурдно, но голод ее становился просто неприличным.

Когда Мириам находилась рядом, Сара ощущала умиротворение. Некая удивительная доброта исходила от этой женщины. Конечно, глупо было с ее стороны переливать кровь, но нельзя забывать, что у Мириам мыслительные процессы отличны от человеческих. С ее точки зрения, это, вероятно, было совершенно логичным поступком.

До сих пор Сара старалась не думать о том, приостановится ли у нее в действительности процесс старения. Неужели кровь Мириам могла оказывать такое воздействие на организм?

Если так, то это был дар не только Саре Робертс, но и всему человечеству. Мириам сказала, что она последняя из своего рода. Чем больше Сара об этом думала, тем более благородным ей представлялся этот поступок.

Благородная пленница. Какие страдания, должно быть, испытывала сейчас Мириам, находившаяся четырьмя этажами выше.

Десять минут до собрания.

Ее мысли вернулись к стоявшей перед ней проблеме. Она вдруг поняла, что путаница линий на ЭЭГ Мириам – результат того, что у ее мозга уровень напряжения выше одного вольта там, где человеческий мозг выдавал только один вольт. Самописцы электроэнцефалографа испытывали воздействие по меньшей мере двух сигналов – отсюда и мешанина.