Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
– Эти крема из Капитолия?
Девушка, сперва испугавшись моего голоса, роняет несколько баночек на пол. За громким ахом следует нервный всхлип моего нового косметолога. Я нахожусь быстро: помогаю девушке убрать раздробленные и уцелевшие склянки.
– Да, – отвечает она. – Не похоже, правда?
Я утвердительно киваю головой.
– Это нововведения президента Койн. Все цвета, кроме бежевых, серых, бордовых и черных запрещены в Капитолии. Кроме того, теперь в столице объявлен комендантский час, незаконное распитие алкоголя карается законом, а о татуировках и красивых волосах можно забыть…
Я замечаю, как девушка начинает
Отец Фелиции, по счастливому стечению обстоятельств, был одним из Распорядителей Игр, потому до конца Суда над беженцами оставался под следствием и являлся заключенным капитолийских казематов. Это спасло жизнь Фелиции и ее сестры: вместо того, чтобы стать одними из претендентов на участие в 76-х Голодных Играх, они были зарегистрированы как новая команда подготовки Огненной Китнисс.
На языке вертится единственный интересующий меня вопрос, который терзал мою душу с того самого момента, как Этан сообщил о том, что моя прежняя команда была расформирована.
В тот момент, когда щадящая расческа в руках Фелиции приводит мои волосы в порядок, я не удерживаюсь и выдаю:
– Ты знаешь, что стало с моей прошлой командой подготовки?
Щетка в руках девушки замирает. Я, кажется, слышу ее сбивчивое дыхание: ей страшно. И я чувствую, как страх подбирается и ко мне. Я боюсь вновь услышать эти ужасающие слова. Вновь ощутить весь тот страх, всю ту боль. Вновь почувствовать, как из горла рвется крик одичалого зверя. Вновь возненавидеть Койн – то, чего она сама так ждала…
– Китнисс, их больше нет…
Я закрываю глаза и чувствую, как глубоко внутри меня просыпается отчаяние. Нет. Чуть позже я дам волю чувствам. Чуть позже, когда окажусь среди знакомых стен Тренировочного Центра. Когда сполна смогу ощутить ностальгию и тоску по прежним и таким далеким временам.
Пропускаю сквозь легкие воздух, дабы не дать стоявшему поперек горла кому вырваться на волю дикими криками и преждевременными рыданиями. Стараюсь вспомнить: каково это, считать до десяти.
Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне 18 лет. Мой родной дом – Дистрикт-12. Моя любимая команда подготовки, Вения, Флавий и Октавия, мертвы, и это - еще одна скоропостижная потеря, которую мне придется пережить. Придется забыть мягкое и ласковое касание их нежных пальчиков; беспристрастный и такой по-детски непринужденный лепет; чарующие движения, которые из обычной девчонки из Дистрикта-12 сотворили Огненную Китнисс – символ всеобщего объединения; забыть их искренние пролитые слезы, которые заставили щемить сердце тоской и печалью перед Квартальной Бойней…
Меня зовут Китнисс Эвердин, и я… больше так не могу…
***
– Вы невероятны, Китнисс! – восклицает мой «блудный» стилист Этан.
Он в очередной раз одергивает слегка помявшийся на мне костюм. Я тут же отмечаю, что его движения скорее нетерпеливы, чем заботливы. Он сияет точно так же, как и остальная часть команды подготовки: Фелиция и ее еще более молчаливая и бледная сестра Далия. На лицах написано радостно-восторженное выражение людей, которые горды проделанной работой.
Они все делают
Все изменилось в моем «огненном» стиле. Я похожа на обычную капитолийскую даму, которая теперь выглядит намного строже и скромней. Темно-бордовый, практически бурый пиджак, штаны с выпирающей стрелкой под стать ему и простые, малоудобные туфли. Как странно, но я даже скучала по этому дикому чувству неудобства. Я так привыкла к своим перевоплощениям, что теперь, смотря на подобранные волосы и мизерный макияж, чувствую себя даже некомфортно.
Во всем этом стиле читался дух Койн. И если Сноу ассоциировался с его «безжизненным» цветником роз, то она – запах ненавистных мне с детства бордовых, кроваво-алых астр. Беспрецедентно, но эти цветы вызывали во мне отвращение.
Я улыбаюсь своим нелепым мыслям еще шире. Мне все равно, о чем думать, лишь бы не об образе сладкоголосой Вении, полнощекой Октавии и обычно хмуром, но таком заботливом Флавия. Нельзя. Китнисс, табу – вспомни это слово и вновь запиши у себя на лбу.
– Это, конечно, очень мало похоже на прекрасные эскизы, которые готовил для тебя Цинна, – виновато говорит Далия, видя перемены в моем лице. – Но это - все, на что мы способны, не выходя за капитолийские рамки.
– О, нет. Вы сделали из меня прежнюю красавицу…
– Ты мало похожа на Огненную Китнисс, но…
Она замолкает и отходит к заваленному приборами столу. Я недоумеваю – неужели это не все? По-моему, добавь сюда еще слегка косметики или аксессуаров, и по нынешним капитолийским меркам я буду выглядеть развратно. Она возвращается, и я замечаю некоторый блеск в ее руках.
Она подходит ко мне вплотную и цепляет на отворот воротника мою брошь. Брошь Сойки-пересмешницы. Нет сомнений – это моя неподдельная брошь, которую когда-то подарила мне Мадж. И я уже слышу ее голос…
…– Взять с собой на арену разрешается только одну вещь из своего дистрикта. Что-то, напоминающее о доме. Ты не могла бы надеть вот это?
Она протягивает ту самую брошку, что украшала сегодня ее платье. Я рассматриваю на ней летящую птицу с зажатой в клюве стрелой. Мадж плачет, а я все еще храбрюсь и отчаянно делаю вид, что со мной все в порядке.
– Твою брошь?
– Пусть она охраняет тебя, Китнисс. Обещаешь, что не снимешь ее на арене?
– Обещаю, Мадж…
– Я думаю, это твой оберег, Китнисс, – заворожено шепчет Фелиция.
Своими хрупкими пальчиками она проводит по исцарапанной, но все такой же яркой и переливающейся в лучах солнца поверхности безделушки. Я слежу за ее движениями и неожиданно думаю о том, как мы похожи с брошью: искалеченные, покрытые сетью трещин и царапин, которые никогда не затянутся, но все же не потерявшие собственного сияния.
– Спасибо, Фелиция. Спасибо вам всем, – тихо говорю я.
Неожиданно за моей спиной смыкается кольцо двух пар тоненьких, исхудавших рук. Сестренки не смогли сдержать нежных чувств, которые проснулись в них за столь короткий срок. Я в действительности не понимала, почему произвожу на людей такое впечатление, о котором когда-то говорил Пит. Они верят в меня. Они верят мне. Они верят в то, что делаю я сама.