Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
Штаны еще не прилипли к коже, а благодаря Питу, который вовремя успел смочить самые кровоточащие раны, соскальзывают с меня быстрее, чем я думала. Ноги выглядят действительно ужасно; я не замечаю ни одного живого или не исполосованного порезами клочка кожи. Она все такая же беззащитная, нежная, восстановленная заботливыми руками врачей Капитолия. Где-то заметны расходящиеся швы ткани; где-то я чувствовала присутствие инородных тел, которые мешали мне нормально двигаться, отдаваясь страшной болью на каждое мое ничтожное движение; где-то запекшаяся кровь стягивала ткань и вызывала
Мое тело стало неуклюжим за эти несколько месяцев, которые я провела наедине со своими убитыми чувствами, потому, наверное, болевой порог вырос во множество раз. Хватаюсь за полотенце и накидываю на себя, оставляя оголенными лишь искромсанные ноги. Тут же замечаю на снежном покрое полотенца красные пятна. Разве кровь могла так быстро проступить?
Нет. Это ладони. Руки. Даже плечи. Все истерзано ранами. Как я могла не замечать этой жуткой боли, которую чувствовала сейчас? Возможно, потому, что душевная боль превосходила боль физическую, застилая рассудок одной лишь ненавистью.
Коротко стучу в дверь и тут же возвращаюсь на прежнее место. Стыд - теперь единственное чувство, на которое я была способна.
– Китнисс? – окликает меня Пит.
В руках напарника я замечаю множество склянок, подобных тем, которые я видела в поезде. Мне становится тошно, а внутри все сворачивается в тугой узел.
Все происходит быстро – ему малоприятно подобное занятие. Пит обрабатывает раны спокойно и расчетливо, и по его непроницаемому выражению лица сложно что-либо сказать. Наверное, мне стоило возразить и отказаться от его помощи, но это я могла сделать лишь теперь, когда ко мне вернулся мой здравый смысл. И это стало бы неплохой идеей, не будь я так растеряна и неуклюжа. Изрезанными ладонями я бы только нанесла ногам еще больший ущерб.
– Почему ты не злишься на меня? – спрашиваю я.
– За что я должен злиться на тебя?
– За все это глупое поведение. За то, что я сдалась. За то, что устроила весь этот погром. Мне кажется, на какое-то мгновение я действительно сошла с ума…
Пит рассеянно качает головой, думая, наверное, о чем-то своем. Разговор не клеится, и затянувшаяся пауза кажется мне вынуждающей. Стыд отступает – в этом нет ничего предосудительного, ведь он просто помогает мне, а за это я должна быть благодарной.
– Спасибо… – тихо добавляю я.
– Ты действительно понятия не имеешь, какой эффект производишь на людей, Китнисс, – улыбаясь, отвечает Пит.
В который раз я не имею и малейшего понятия, о чем говорит мой напарник. Эффект, который я произвожу на людей? Затравленного животного, возможно? Искалеченной истерички? О чем бы ни говорил Пит, мне не понять этого.
– Только ты могла вселить в отчаявшихся людей надежду, и ты до сих пор думаешь, что это случайность? Нет никого, кто мог бы стать на твое место и пережить все это. Ты не сдалась, ты отчаялась, Китнисс.
– Разве у меня мало для этого поводов? – спрашиваю я.
– Все что нужно тебе - найти свою надежду и следовать ей до конца, – почти виновато говорит Пит.
И я понимаю, от чего – он был моей надеждой, моим поводом стремиться к жизни. Он - все, что осталось у меня после смерти Прим. И
– Будь сильнее, чем ты есть на самом деле, – неожиданно говорит он. – Ведь это твои слова? Правда или ложь?!
В небесных глазах зарождается искра.
– Правда.
– Я был ребенком. Сбежал из дома и в лесу наткнулся на тебя? Правда или ложь?
– Правда.
– И ты…– он замолкает, и на лбу напарника появляются хмурые складки. – Ты спасла меня, Китнисс. Снова.
В этот раз он не задает лишних вопросов. Мы оба знаем, что это правда.
– Я слетел с обрыва. Едва не сломал себе шею. Ты оттащила меня к пруду. Что ты могла сделать в свои десять лет, чтобы вновь вернуть меня к жизни?
– Массаж сердца, – просто отвечаю я.
– Ты ко всему была готова даже в столь юном возрасте. Ты всегда была готова. Твой эффект – Эффект Китнисс – намного сильнее положения Сноу, власти Койн и страха перед смертью для многих людей. Ты не понимаешь этого, а я восхищаюсь твоим умением вести людей за собой. Моя болтовня не идет с ним ни в какое сравнение.
Смущение вновь теплым комком подкатывает к горлу, и я уже знаю, каким ярким алым цветом покрываются щеки. К моему несчастью, я замечаю замершую на моей лодыжке ладонь Пита. Чертова напускная серьезность спадает с моего лица: я ощущаю чувство мучительного голода. Все внутри напрягается настолько, что я чувствую удары собственного сердца в висках. И этот голод приносит боль: несравнимую ни с чем сладкую боль, которую мне уже доводилось чувствовать прежде. Я одергиваю себя и свои вспыхнувшие эмоции, но это тщетно, потому что лазурные глаза, прежде упорно избегавшие меня, теперь глядят на меня неотрывно. Он выжидает: возможно, того, что я обращусь в переродка, покрываясь жесткой шерстью зверя, и наброшусь на него самого, а возможно…
Возможно, он просит. Просит всего одно мгновение, о котором в последующем придется забыть. О мгновении, которое мы разделяли с Питом в пещере, на пляже, в подвале у Тигрис. Их было так мало: по-настоящему искренних, пробуждающих этот голод мгновений, что пальцев на одной руке станет достаточно, чтобы сосчитать их, но они были. И были самыми «стоящими».
Я чувствую, как он слабо проводит по моей искалеченной ноге пальцами, следя за своими собственными движениями. Он сочувствует мне – я знаю это, но только боль теперь не идет ни в какое сравнение с тем голодом, который вызывают его, казалось бы, обычные движения. Для него это всего лишь жалость, желание помочь, а для меня?
Для меня это чувство, разгорающееся, словно пламя, и несущее вместо разрушения желание, которое невозможно утолить. Для него это дружественный жест, и, возможно, лишь повод, чтобы напомнить мне о беженцах. Для меня - еще одно доказательство того, как зависима я от этого парня.
Дверь ванны с тихим скрипом открывается, и в проеме показывается Хеймитч. Сперва он был зол и разочарован, но потом на лице ментора появляется потрясение и шок. Слова наверняка слетели у него с языка, если вспомнить, какое количество алкоголя было сегодня выпито.