Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
Его ладонь покоится на моей шее, там, где теперь с бешеной скоростью пульсирует кровь. Рука напарника прижимает меня к нему так, словно я могу упорхнуть в любое мгновение. Но это мгновение наступает. И наступает тогда, когда я слышу скрип лестницы со стороны черного входа. Я отскакиваю от него и опираюсь о кирпичную стену – дыхание нехотя приходит в норму. И очень своевременно.
Дверь распахивается и из-за нее показывается пепельноволосая шевелюра. Пепельноволосая! Девушка недоумевающе оглядывает меня со стороны, но потом, увидев моего ошарашенного напарника, кидается к нему
– Ге-е-ейл!
Значит не безгласая.
И что самое ужасное в этом голосе нету лжи: искренняя, неподдельная, настоящая радость, которая отражается в этом крике, заставляет сердце упасть вниз – к пяткам.
– Иллайн!
Когда он подхватывает ее на руки, и в глазах я вижу пляшущие огоньки счастья, я чувствую слабость. Будто бы мной воспользовались, а теперь словно выбросили на помойку.
– Как давно… давно, ведь прошло больше полугода, Гейл? – едва различимо шепчет девушка, – Как же я скучала. Это же невыносимо…
Она прижимается лбом к его лбу и продолжает что-то шептать. А он что-то отвечает, но я мало, что различаю в их совместном ворковании. Ноги несут меня по лестнице и что самое ужасное, я не слышу молящего крика Гейла. Он не зовет меня. Он не пытается остановить меня. И в этом… в этом состоит главный ужас всего, что могло произойти со мной сегодня.
Я поддалась. Господи, я поддалась на провокацию, как дошкольница. Кажется, и это не чувство. Кажется, и меня теперь нельзя назвать «непорочной». Я срываю с себя куртку Гейла и бросаю на кафельный пол гостиной. В глазах пляшут слезы, и я едва добираюсь до своей комнаты. Тут все еще стоит тарелка с остатками еды, которую я приносила ему. Тут все еще его запах, смешанный с моим собственным. Это сводит с ума, потому, что от меня все еще несет лесным бризом. Это не я – это он так пахнет.
Я срываю шелковый халат. Рву его на себе, как будто скинув его исчезнет и этот одурманивающий запах счастья, который теперь стал для меня зловонием. Я кутаюсь в простынь, стараясь сдавить крик вырывающийся из горла. Он растворяется в мягкой перине подушки.
Я думаю обо всем и сразу. Гейл. Пит. Я. Повстанцы. Боль – адская боль. Хеймитч. Слабая Эффи. Пепельноволосая. Все это вспыхивает в моей голове образами и мешаясь с друг другом, превращается в чувство отчаянья и одиночество.
Китнисс Эвердин – Сойка-пересмешница – Огненная Китнисс – символ Революции. Но кем бы я ни была в будущем, кем бы ни была в прошлом, кем бы теперь ни была в настоящем. Я окружена болью. Я, по-прежнему, одинока.
========== Глава 25 : Менторы ==========
Вода обтекает мое тело, оставляя на коже приятную дрожь. Воздух все еще наполняет мои легкие, когда я опускаюсь к самому дну бассейна. На уши тут же наваливается давящая и страшная тяжесть, но я мало обращаю на нее внимания, есть только я, расслабленность, тихие всплески воды где-то надо мной и покой. Плаванье – единственное дело после охоты, которое по-настоящему могло очистить мой разум, расслабить напряженные мышцы тела.
Бокс на поверхности забит учениками. Они вглядываются в серебристую гладь воды под надзором усиленного отряда миротворцев. Я же стараюсь оттолкнуться, уплыть, скрыться в блеске
Остался день. Всего лишь утро и ночь, разделяющие детей от кроваво-красного пламени ужаса арены. Каждый раз, вспоминая об этом, я чувствую жуткую слабость и горечь, заходящуюся внутри меня. Мне кажется, я проглотила сотню иголок, и теперь они впиваются в органы, заставляя меня невольно задыхаться.
Отталкиваюсь от самого дна и всплываю на поверхность, как совсем недавно учил меня отец. Недавно? Мне было шесть, и теперь от этого беззаботного детства меня отделяла непроницаемая стена под названием «Голодные Игры».
Свет обжигает глаза. И я невольно жмурюсь, смахивая капли воды. Купальный костюм, который выдан мне как ментору впивается в плечи и сдавливает мою грудь, так, что я едва могу вздохнуть. Неожиданно замечаю склонившуюся фигуру надо мной: светлые лучистые волосы, лазурные глаза с золотым ободком, пушистые ресницы, слабая полуулыбка.
– Я понадеялся, что ты утонула, – выдает Пит.
Слабо отталкиваю его протянутую руку.
– Записался в ряды Джоанны?
Не помню, как циничность закралась в наши отношения. Возможно, после слов «секс по принуждению», а возможно, как раз тогда, когда мы согласились оберегать друг друга в роли друзей.
Он протягивает мне полотенце и помогает выбраться из бассейна.
– Мне нужна твоя помощь, – говорит он серьезно.
По мне все еще стекает вода, проходит замирающая дрожь, когда он оборачивается к толпе позади нас. «Добровольцы» одеты в такие же примитивные плавательные костюмы, что и я, но в глазах вместо моего отчаянного страха, я замечаю лишь радость и предвкушение. Вода. Она словно кусочек счастья в бесконечной череде тренировок. Я выдавливаю из себя улыбку. Дети – есть дети, пусть даже им пришлось повзрослеть так рано.
– Почему вы еще не в воде? – с надменной холодностью спрашиваю я.
Намек понят. Один за другим, рассчитавшись на пары, они отправляются на плавательные дорожки, отведенные им по номеру корпуса. Циничная ирония проскальзывает в этой систематизации: будто кровавые казематы, увенчанные страхом, потом и рвотой – единый Панем, а номера корпусов – отведенные для них Дистрикты.
Многие из моих учеников делают огромные успехи: словно мальки они мельтешат на поверхности, ныряют, уворачиваются, скользят по воде. И я невольно радуюсь тому, что Капитолий был обеспечен настолько, чтобы любой уважающий себя гражданин мог позволить себе такую недостижимую роскошь как бассейн. В брызгающейся толпе замечаю дикий взгляд Хейвен – вот кто никак не мог смириться с водной стихией.
Будто читая мои мысли, Пит изрекает:
– Она боится плавать. Ей просто страшно находится в воде – это единственная, но самая горячая ее фобия.
– Как будто ты сам умеешь плавать, – пытаюсь шутить я, – Считаешь это можно исправить?
Напарник размеренно качает головой.
– Мне кажется, это нечто, что она не может преодолеть. Ты ведь с ней так и не поговорила?
Я краснею.
– Мне… мне не о чем с ней говорить…
– У вас с Хейвен, гораздо больше общего, чем ты думаешь, – улыбаясь, говорит Пит.