Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница
Шрифт:
На сцену выскакивает Цезарь Фликермен, ведущий. Он берет интервью у трибутов уже больше сорока лет, а выглядит таким молодым, что даже жутко. Всегда одинаковое лицо, покрытое белым гримом. Одинаковая прическа, только волосы каждый раз нового цвета. Тот же костюм – темно-синий, усеянный тысячью крохотных лампочек, мерцающих будто звезды в полуночном небе.
В Капитолии хирурги умеют делать людей моложе и стройнее. У нас, в Дистрикте-12, старость в почете, потому что многие умирают молодыми. Увидев пожилого человека, хочется поздравить его с долголетием и узнать секрет выживания.
В этом году волосы Цезаря зеленовато-голубые, веки и губы тоже. Зрелище кошмарное, но не настолько, как в прошлый раз, когда он избрал своим цветом темно-красный и, казалось, истекал кровью. Пустив пару шуточек, чтобы разогреть аудиторию, Цезарь приступает к делу.
На середину сцены к нему выходит девушка-трибут из Дистрикта-1; в прозрачном золотистом наряде она выглядит вызывающе. Очевидно, у ментора не было забот с определением подходящего для нее образа: роскошные светлые волосы, изумрудные глаза, высокий рост, изящная фигура делают ее совершенно неотразимой.
Каждое интервью длится всего три минуты. По их истечении звенит звонок, и следующий трибут поднимается с места. Надо отдать должное умению Цезаря показать любого трибута в лучшем свете. Он одобрительно кивает, подбадривает робких, смеется над неуклюжими шутками и своей реакцией привлекает внимание даже к слабым ответам.
Я сижу в грациозной позе, как учила Эффи, пока дистрикты сменяются один за другим. Второй, третий, четвертый. Все трибуты, похоже, строго придерживаются избранных образов. Здоровенный парень из Дистрикта-2 – безжалостная машина для убийства. Девушка с лисьим личиком из Дистрикта-5 – хитрая и изворотливая. Я волнуюсь все больше, и даже присутствие Цинны, которого я заметила сразу, как он занял свое место, меня не успокаивает. Восьмой, девятый, десятый. Он очень тихий, этот мальчик-калека из Десятого дистрикта. Мои ладони мокрые от пота, и я не могу их вытереть, платье из драгоценных камней не впитывает влагу. Одиннадцатый.
Рута, в легком газовом платье с крылышками, порхает к Цезарю. Толпа затихает при виде этого эфемерного создания. Цезарь очень ласков с ней, поздравляет ее с семеркой, полученной за тренировки, – великолепным результатом для такой крохи. Когда он спрашивает, в чем ее сильная сторона, Рута не задумывается.
– Меня очень трудно поймать, – говорит она робко. – А если меня не смогут поймать, то не смогут и убить. Так что не списывайте меня со счетов раньше времени.
– Я – никогда в жизни! – ободряюще говорит Цезарь.
Цеп, парень из Дистрикта-11, такой же смуглый, как и Рута, однако на этом сходство заканчивается. Он один из здоровяков, около шести с половиной футов ростом, и мускулистый, как бык. Но к компании профи не присоединился, хотя те звали, я видела. Он вообще был всегда один, ни с кем не общался и к тренировкам оставался равнодушен. При этом получил от распорядителей десятку, и думаю, ему нетрудно было произвести на них впечатление. Он никак не реагирует на попытки Цезаря его расшевелить и отвечает только «да» или «нет», а то и вовсе молчит.
С таким сложением,
Теперь вызывают Китнисс Эвердин, и я, будто во сне, встаю, бреду в центр сцены и пожимаю руку, приветственно протянутую мне Цезарем. У него хватает такта не вытереть ее тут же о свой костюм.
– Итак, Китнисс, Капитолий, должно быть, немало отличается от Дистрикта-12. Что тебя больше всего здесь поразило? – спрашивает Цезарь.
Что… что он говорит? Слова звучат в ушах, но не имеют для меня никакого смысла. Я отчаянно ищу глазами Цинну, наши взгляды смыкаются, и я представляю себе, что вопрос произносят его губы: «Что тебя больше всего здесь поразило?» Поразило, поразило… надо назвать что-нибудь приятное. Что? «Будь честной, – приказываю я себе. – Говори правду».
– Тушеное филе барашка, – выдавливаю я.
Цезарь смеется, и я смутно слышу, что кое-кто в толпе тоже.
– С черносливом? – уточняет Цезарь. Я киваю. – О, я сам уплетаю его за обе щеки. – Он поворачивается боком к зрителям, прикладывает руку к животу и с тревогой спрашивает: – Не заметно? – В ответ раздаются ободряющие возгласы и аплодисменты. В этом весь Цезарь: всегда найдет способ тебя поддержать.
– Да, Китнисс, – говорит он доверительным тоном, – когда я увидел тебя на церемонии открытия, у меня буквально остановилось сердце. А что ты подумала, увидев свой костюм?
Цинна поднимает бровь: честно!
– Вы имеете в виду, после того как я перестала бояться, что сгорю заживо?
Взрыв хохота, неподдельного, со стороны зрителей.
– Да, именно, – подтверждает Цезарь.
Кому-кому, а Цинне стоило об этом сказать.
– Подумала, что Цинна замечательный, и это – самый потрясающий костюм из всех, какие я видела. Я просто поверить не могла, что он на мне. И не могу поверить, что сейчас на мне это платье. – Я расправляю юбку. – Вы только посмотрите!
Пока зрители ахают и стонут, Цинна едва заметно показывает пальцем: покружись!
Я делаю один оборот, вызывая еще более бурную реакцию публики.
– О, сделай так еще! – восклицает Цезарь.
Я поднимаю руки вверх и быстро вращаюсь снова и снова, чтобы юбка развевалась, и меня охватывали языки пламени. Народ безумствует. Остановившись, я хватаюсь за руку Цезаря.
– Не прекращай! – просит он.
– Придется. У меня все плывет перед глазами! – хихикаю я; наверное, первый раз в жизни я веду себя так легкомысленно, опьянев от страха и кружения.
Цезарь обнимает меня рукой:
– Не бойся, я тебя держу. Не позволю тебе последовать по стопам твоего ментора.
Толпа дружно гикает и улюлюкает, когда камеры выхватывают Хеймитча, прославившегося своим нырком головой вниз со сцены во время Жатвы. Хеймитч добродушно отмахивается от операторов и показывает на меня.
– Все в полном порядке. Со мной она в безопасности, – уверяет Цезарь зрителей. – А что насчет твоего балла за тренировки? Одиннадцать! Не намекнешь, как тебе удалось получить столько? Чем ты отличилась?