Голос ангела [сборник]
Шрифт:
«Хороший ты мужик, прораб. И жена у тебя хорошая. И не болеет…»
Машину останавливает молодой мужчина, коротко стриженный, в спортивном ярком костюме.
— Куда вам?
— В начало проспекта, там ресторан есть, заберем одного человека — и назад.
— Маршрут сложный, деньги вперед.
— Без проблем! Держи. Зелеными пойдет?
Садится в машину. Едут молча. Тихо звучит музыка.
— Шеф, курить можно?.. Спасибо.
Через некоторое время, заметив одинокую покачивающуюся фигуру, пассажир останавливает
— Э-э… ты куда пилишь? — Он хватает за руку разодетую нетрезвую девицу и заталкивает ее в машину. — Едем назад, шеф. А ты, гадость, куда это? Нажралась… Деньги взяла?..
— Не надо ругаться, а то не поедем дальше.
— Ладно, шеф… А ты мне сейчас все расскажешь. Деньги покажи! Стерва… Как работать будешь? Говорил, не напивайся, клиент ждать будет. Ща получишь у меня нашатыря — мало не покажется!.. Сиди, не рыпайся! Как дал бы по морде… Сюда, шеф. Вылазь, сволочь…
Пассажиры выходят.
«И эта тоже не болеет. И не заболеет… Одноклеточные почему–то меньше болеют».
Небо с одного края начинает стремительно светлеть. Становятся бледнее огни фонарей, щиты рекламы. Отчетливей проступает архитектура города: старые, довоенной постройки помпезные здания, широкие улицы и проспекты, пересекающиеся под прямыми углами. Деревья вдоль улиц — толстые опиленные стволы со свежей порослью вверху, во дворах — пышная зелень, похожая на пену, которая вот–вот перельется за борта, образованные стенами домов, замкнутыми в четырехугольники.
То тут, то там появляются первые трамваи и троллейбусы, почти пустые в этот ранний час. На крупных перекрестках желтые мигающие огни светофора сменяются на попеременно горящие красно–желто–зеленые. Прибавляется машин на проезжей части.
Рядом с крупным гастрономом останавливается серебристо–белая «альфа–ромео». Загорается аварийный сигнал. Лев выходит и направляется к гастроному.
Основная часть магазина отделена решетчатой загородкой, там темно. Ярко освещен винный отдел со стеллажами, уставленными бутылками, и витриной с дежурным набором фасованных в пакеты и банки продуктов.
За прилавком сидит девушка с карандашом в руке, склонившаяся над газетой. В стороне, опершись о колонну, стоит охранник в милицейской камуфляжной форме и наблюдает за действием, происходящим на экране закрепленного под потолком телевизора, из которого доносятся звуки, характерные для не претендующего на гениальность фильма: крики, выстрелы, взрывы, скрип тормозов и тому подобное.
Внутрь входит водитель. Охранник лишь мельком удостоверился в том, что вошедший — обычный покупатель, к тому же хорошо знакомый, и продолжает с интересом участвовать в киношных событиях: на его бесхитростном лице отражаются перипетии столь же бесхитростного сюжета.
Девушка узнает вошедшего и, как будто ждала именно его, улыбается. Ее лицо преображается из уставшего и скучающего над надоевшим кроссвордом в оживленное
— Доброе утро.
— Доброе.
— Вам как всегда? — И она, не дожидаясь ответа, выходит из–за прилавка и скрывается в темной части магазина.
Выйдя оттуда, она кладет перед ним пакет молока и плетеную булку с маком, обернутую целлофаном. Включает кассу и выбивает чек.
— Не хотите свежей ветчины? Очень вкусная — я уже попробовала.
— Правда, вкусная?
— Правда–правда.
— Беру.
Девушка достает с витрины пакет с нарезанной ветчиной, снова пробивает чек. Ей явно не хочется расставаться с покупателем, но повода задерживать его больше нет.
А сам покупатель не намерен задерживаться. Он расплачивается и, улыбнувшись продавщице, кивком благодарит ее и выходит.
Она провожает его худощавую ссутуленную фигуру взглядом до двери, смотрит в стеклянную витрину. Видит, как он, сев в машину, снимает «гребешок», отключает аварийные огни и трогается с места. Она еще долго смотрит за стекло, но уже не на то, что может увидеть глаз.
Через несколько метров машина сворачивает в арку, едет по засаженному старыми деревьями двору и останавливается у подъезда.
Над дверью все еще горит фонарь, хотя нужды в нем уже нет — утро вступает в свою силу.
Выйдя из машины с пакетами под мышкой и нажав на кнопку брелка, Лев включает сигнализацию. Машина, мелодично пискнув, отпускает своего хозяина на отдых.
Он открывает кодовый замок и входит в просторный гулкий подъезд. Широкие лестницы с ажурными решетками, старый лифт — за решетчатой же дверью. В глубине парадного — стол, на нем лампа с абажуром, рядом тахта. На тахте, прислонившись к спинке, дремлет над книгой пожилая женщина.
Услышав стук двери, она проснулась и кивает вошедшему:
— Доброе утро, Лев Сергеевич. Вам телеграмма, поздно вечером принесли. Вот.
— Спасибо, Елена Марковна.
Зажав сложенный вчетверо листок губами, он поднимается к лифту, одновременно нащупывая в связке нужный ключ.
— Как работалось? — Вахтерша не прочь бы немного поболтать с этим милым мужчиной, но, зная его немногословность, не ждет ответа, а сама отвечает за него новым вопросом–утверждением: — Ездоков, поди, немного — начало недели…
Но Лев неожиданно останавливается, поворачивается к ней и говорит:
— Ездоков всегда достаточно, Елена Марковна. — Помолчав немного, решается на вопрос: — Елена Марковна, вы в Бога верите?
Женщина удивлена, оживляется, приготовившись к разговору.
— В Бога?.. Что это вы, Лев Сергеевич, какой Бог? Человек — вот бог. Каждый сам себе бог. Двадцать первый век на носу, а вы — бог!.. Это все от нечего делать… Бог… Народ как с ума свихнулся — в церковь попер. Космос, атом, человека вон в пробирке выращивают… Бог! Что это с вами? Вы ж образованный человек…