Голос ангела [сборник]
Шрифт:
Если с учетом моего столь долгого одиночества разделить произошедшее на двадцать восемь, то все равно — это было здорово!
В самом начале я по оплошности — ну да, потеряла навык, вот и крыша съехала! — опередила его на полшага. Он тут же, без сопротивления уступил мне инициативу. Похоже, он остался не просто доволен, а еще и приятно удивлен. Скажу без ложной скромности, я умею доставить наслаждение мужчине — такое же, как себе, а может, и большее — я в любовных отношениях без комплексов.
Потом мы говорили, говорили… И Олег стал другим.
Да, я всегда знала: постельное общение — если двое увлечены
Потом капитаном был он. И тоже меня удивил: откуда… ну откуда он знает, что мне так, а что не так?.. Хотя вопрос, конечно, риторический.
А потом, разумеется, я снова плакала, не объясняя причины. Тем более что я ее и не знала. Мой деликатный мужчина истолковал это, видимо, как–то по–своему и ни о чем не спрашивал. Только гладил меня по волосам и целовал в висок.
В субботу у меня в час занятия — одна пара. Олег предложил отвезти меня в институт, а потом забрать.
Мы ехали по солнечному городу. Я смотрела на него всю недлинную дорогу. Он изредка поворачивался ко мне и улыбался.
Меньше двух суток прошло с того темного дождливого вечера, а мир изменился так резко: теперь вот солнце и день. И мы совсем другие. Правда, мне по–прежнему пятьдесят пять, а ему — сорок четыре. Но это уже не важно.
Ирка была на кафедре — у нее тоже в час пара.
— Все ясно, дорогая, — сказала она, глянув на меня, и обняла.
— Правда? — спросила я и смутилась.
— Как божий день… Все еще плачешь?
— Иногда.
— Ну, это уже обнадеживает.
У нас не было больше времени, и мы договорились на днях повидаться.
После занятий нас встречали: меня Олег на… ну, на своей машине, Ирку — муж на «Жигулях». Но это так, ни к чему…
Вышли вместе. Я подошла к ее Ваське, мы чмокнули друг друга в щечку и обменялись парой дежурных фраз. Мы с ним были своими до безобразия и знали друг о друге все и даже больше. За тридцать–то пять лет!.. Ирка два раза пыталась уйти от него. В первый раз дети были неподходяще маленькими — восемь и три — подумала она, подумала да и осталась. А во второй, семь лет назад, уже и ушла было, да сперва матушка ее к благоразумию призывала: ну как же, не подобает их славным семьям распадаться по иной причине, кроме кончины!.. — а потом уже и уходить не к кому было… Это та самая ее кроваво–слезная любовь была. А Васька… Васька хороший парень, но пресный до исступления — как Ростиславик.
Я сделала обоим ручкой и пошла к своему лайнеру цвета лилового жемчуга.
Мне навстречу, перекрывая свет весеннего солнца, сияли темно–серые глаза и едва заметная улыбка на губах. На теплых, нежных, ласковых до умопомрачения губах… Так хотелось целовать их…
Он смотрел на меня. Я — то на него, то опускала взгляд.
Я не выдержала:
— Мы так и будем?..
— Можно тебя поцеловать? — перебил он.
— Я же этого жду, — сказала я и попыталась быть веселой.
Мы утолили жажду. Сразу стало легче. Даже несмотря на то, что страшно захотелось продолжения.
— Ты свободна?
— От всего и всех, кроме тебя. А ты?
— Я третьи сутки… как птица.
— И у тебя сегодня
— Нужно в одно место заехать, кое–что проверить. Хочешь со мной?
— С тобой я хочу все.
Он завел мотор.
Старая часть города. Старый дом, старый двор с решетчатыми забором и воротами. Дворницкую будку уже успели употребить в качестве киоска по продаже пива, сникерсов, памперсов и прочей насущной мелочи и закрыть по причине внедрения принципов глобализации — борьбы с мелкими торговыми точками. Как след недавнего предназначения кирпичного флигелька, над забитым досками окошком еще болталась выцветшая вывеска с омерзительно–жутким названием, выкопанным из недр какого–нибудь научно–популярного справочника по морской флоре и фауне.
Мы поднялись на второй этаж. На площадке было всего две двери. На месте третьей явно читался след замурованного и закрашенного проема.
Олег принялся отпирать массивную, обитую мятой кожей дверь. Четыре ключа, по очереди вставленных в замочные скважины, — и мы вошли.
Внутри оказался весьма прилично обустроенный офис. Олег закрыл за нами дверь на ключ и цепочку. Щелкнул выключателем — никакого результата. Поднял трубку ближайшего телефона и сказал: «Отключен, разумеется». Потом предложил мне осмотреться и стал тасовать кипу вынутых из почтового ящика бумаг. Рекламные листовки и проспекты он отправлял в мусорную корзину, стоящую тут же, у стола, а письма сортировал, разложив на кучки.
Я осмотрелась. Три больших помещения на два и три рабочих стола, комната — то ли для отдыха, то ли для посетителей — с диванами и креслами, кабинет посолидней на одного, два туалета, две душевых, кухня. Я открыла холодильник — несколько коробок с соками, раздувшаяся упаковка сливок, две скукоженные пачки сыра и окаменевший эклер. На окнах зачахшие растения. По всему видно, что здесь давненько не ступала нога человека.
— Это твое? — Я вернулась к Олегу, он сидел за столом и отстраненно смотрел перед собой.
— Есть надежда, что мое. Проверю в понедельник, — сказал он куда–то в пустоту, словно робот–автоответчик. Потом, вернувшись в реальное пространство, обратился ко мне: — Был бы свет, здесь можно было бы жить.
— Тебя что–то не устраивает там, где ты живешь сейчас?
Он, видно, готовился к этому разговору.
— Симона, — начал он, сосредоточенно потирая пальцем край стола. — Выслушай меня. — Он глянул мне в глаза. — Я еще не все знаю о своем нынешнем положении. Мне многое нужно выяснить, проверить, уточнить. Я не хочу быть тебе обузой, у меня много проблем… Я не хочу, в конце концов, навлекать на тебя…
Я не дала ему договорить:
— Олег. Я могу уйти. Просто, без обоюдных объяснений… без базаров. Приедешь, заберешь свои вещи.
Как благородно!.. У меня уже начинал подрагивать голос. Но плакать я не собиралась! Ни в коем случае!
— Нужно будет с женщиной переспать — я к твоим услугам, — добавила я.
Как изящно! А?!.
Он поднялся, подошел ко мне:
— Прости. Ну прости. Симона.
А я уже заливалась в платок…
Он попытался обнять меня. Я вырвалась и отошла в угол, к погибшему фикусу — лучшей декорации для моей скорбно вздрагивающей фигуры придумать было бы трудно — села на подлокотник кресла и принялась сморкаться и вытирать щеки.