Голос ангела
Шрифт:
Она еще хранила форму оклада, который был в нее завернут: чуть вытянутые четыре уголка, в них темные следы серебра.
Советник патриарха вышел наружу. Цирюльник уже немного пришел в себя, сидел на корточках и тяжело дышал, прижимая ладони к горлу.
– Это Пацук?
Церковный староста кивнул.
– И Стрельцов?
– Да, – выдавил он из себя. – Надо жене сказать.
– Сперва надо вызвать милицию, – Холмогоров вытащил телефонную трубку и сообщил в отделение, что он и церковный староста обнаружили
По тропинке к сараю, покачиваясь, шла жена Пацука, уже понявшая, что произошло, но боявшаяся услышать об этом. Она вопросительно посмотрела на Холмогорова.
– Вам этого лучше не видеть, – мягко сказал он.
– Я знаю, я чувствовала, – прошептала она. – Он повесился?
– Да.
– Он так переживал в последние дни… Женщина добрела до сарая, постояла у двери, боясь заглянуть внутрь.
– Лучше вам этого не видеть, – повторил Холмогоров.
И жена Пацука послушно опустилась на лавку.
– Почему? Почему? – тупо спрашивала она, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вскоре приехала милиция. На этот раз уже не на мотоцикле с коляской, а солидно, на новеньком “Опеле-Вектра”, вероятно конфискованном, потому как на крыше была прикручена старая мигалка, наверняка от добитых “Жигулей”, – трещины в пластмассе были залеплены скотчем. Последний раз взвыла сирена, мигалки так и остались гореть.
Майор Брагин, начальник райотдела милиции, выбрался из автомобиля последним. Он хоть и был довольно молодым, но держался с солидностью пятидесятилетнего мужчины, занимающего ответственную должность. Коллеги без него ничего не предпринимали.
Подумав, Брагин сунул церковному старосте руку, даже не сжал пальцы, но обозначил приветствие кивком. На Холмогорова майор посмотрел без особой любви, но с уважением. Тоже кивнул. Должность Холмогорова для милицейского майора представлялась абсолютно непонятной. Вроде бы тот ни за что не отвечает, людей в подчинении у него, судя по всему, нет.
Еще по военным фильмам майор Брагин помнил, что советники были у командующих армиями, фронтами, у королей и императоров, даже у действующих президентов существует целый штат советников. “Хрен его знает, что советник может нашептать на ухо своему шефу!"
Отлучения от церкви майор не боялся, он даже не был крещеным, хотя на праздники в последние годы в церковь зачастил. Все местное начальство туда ходит, значит, и ему положено.
Свечку в храме майор держал так, как держат рюмку, креститься же его научил председатель райисполкома, солидный, вечно потный мужчина.
"Принес тебя черт в наши края! Сидел бы в своей Москве”, – подумал Брагин, разглядывая черное одеяние Холмогорова и аккуратную бороду. Его брюки, ботинки являли собой образец аккуратности, словно мужчина сошел с обложки глянцевого журнала.
Брагин посмотрел на собственные башмаки, на помятые брюки
"Столичная штучка, – подумал он, – при случае я тебе покажу, кто в доме хозяин”.
– Натоптали, наследили, не знаете, что ходить здесь нельзя, не положено! А еще люди образованные, называется.
– Не зашли бы мы в сарай, ничего бы не увидели и вызывать милицию было бы некому, – пробормотал церковный староста.
– Сержант, а ты что рот открыл, мух ловишь? Огороди место, всех посторонних – вон отсюда, сейчас приедут эксперты.
Майор Брагин был горд, что может сказать “огороди”. В июле вместе со старым компьютером райотдел получил из Минска двести пятьдесят метров ярко-желтой ленты. Ею торжественно огораживали места происшествий, но перед отъездом милиции аккуратно сматывали: оставь такую ленту на ночь – ее утащат. Сержант натянул ленту, привязывая ее где к кусту, где к дереву; возле тропинки, не найдя естественной опоры, воткнул грабли черенком в землю. На грабли тут же села старая ворона и трижды громко каркнула.
– Прогони сволочь! – рявкнул раздосадованный майор, трижды плюнув через левое плечо.
Его рука сама потянулась к кобуре, спрятанной, как у сотрудников спецслужб, на кожаных ремнях под пиджаком.
Если бы не посторонние, майор Брагин пульнул бы в птицу не задумываясь, только перья полетели бы в разные стороны. Но стрелять в черте города, при церковниках он не отважился. Запустив руку под полу пиджака, майор устыдился своего порыва и почесал бок. Ворона издевательски разглядывала милиционеров, почесывая клюв лапкой, потом лениво замахала крыльями, с криком сорвалась с грабель (те зашатались, задрожали) и сделала вираж. Все присутствовавшие провожали ее взглядом.
Ворона совершила задуманное со второго захода: птица произвела точное “бомбометание”.
Помет угодил сержанту на фуражку, широкую, как аэродром. Сержант стоял неподвижно, боясь снять головной убор.
– – Приведите себя в порядок, – буркнул майор, довольный тем, что ворона не рискнула нагадить на старшего по званию. Никто из милиционеров не рискнул засмеяться, ситуация не располагала к веселью.
Братин лишь из любопытства заглянул в сарай, поцокал языком при виде распухшего утопленника, посочувствовал Пацуку.
– Вот те на, – сказал он, – жил человек, жил, а потом сунул голову в петлю и даже не сказал “прощай”, – затем громко добавил:
– До прибытия криминалистов никому в сарай не входить!
Мрачный сержант сидел на корточках и пытался снять куском старой газеты вороний помет с фуражки, но тот только размазался. Лишь только милиционер собрался перебраться на мостки, чтобы отмыть головной убор в речной воде, как его окликнул Брагин:
– Сержант, успокойте гражданку, чтобы с ней ничего не случилось.