Голос бездны
Шрифт:
Ксения была одна и сидела на кухне в ожидании, когда закипит вода в чайнике. При виде мужчин она отшатнулась к залитой солнцем дощатой стене и едва не закричала, но к ней шагнул Романов.
– Ксюша, ты не узнаёшь меня? Дядю Ваню помнишь? С Лисицыным ты ко мне заезжала…
– Конечно, конечно! И вы все из милиции? – Ксения прижала руки к груди с чувством откровенного облегчения. – Проходите, пожалуйста. У меня чайник поспевает как раз.
– Нет, Ксюша, – отказался Романов наотрез. – Чай нам пить некогда. Мы с тобой сию
– Кого? – насторожилась девушка, обводя зелёными глазами молодых парней, лица которых выражали полное спокойствие.
– Кого? Ясное дело – Михал Михалыча Когтева, твоего разлюбезного муженька, – пояснил Романов, непонятно зачем заглядывая в пустую кастрюлю. – А ты хоть ела что-нибудь?
– Нет.
– Ну, Лис, привёз женщину на постой и даже куска хлеба не оставил, – возмутился он.
– Некогда было… ему…
– Ты не заступайся, он сам расскажет. Одним словом, отрывайся от стула и шагай следом за мной. Влад, ты с нами.
В дверях он обернулся и без тени улыбки сказал оставшимся:
– Свистите мне, как только что-то с места сдвинется. А сдвинуться должно не позже, чем истекут эти сутки. Дольше можете не ждать. А до тех пор глаз не смыкайте.
– Не беспокойтесь, Иван Васильевич, мы своё дело знаем.
– Надеюсь. Иначе на кой лях вы мне нужны?
Он быстрыми шагами прошёл вдоль забора, задевая рукой кусты малины и поглядывая вокруг, и указал Ксении на машину.
– Садись назад, я с тобой.
Она повиновалась беспрекословно.
– Влад, сейчас дуй во всю прыть, а на трассе можешь не спешить. Нам главное, здесь не засветиться, – распорядился Романов.
По мере того как машина удалялась от дачных участков, Ксения успокаивалась. Полковник сидел рядом, опершись плечом о дверь, и молча разглядывал спутницу.
– Мне до боли знакомо твоё лицо, Ксюша, – сказал он наконец.
– Ничего удивительного.
– Да я не фотографии твои имею в виду, не рекламные клипы, – он нахмурился, избороздив лоб морщинами. – Тут что-то другое. Где-то в другом месте я видел тебя, как-то иначе. Ты бы рассказала мне о себе. Откуда ты?
– Вообще-то я родилась в Краснодаре.
– В Краснодаре?
– Да. Родителей у меня нет.
– Как так? Такого не бывает. Всех нас кто-то произвёл на свет.
– Мама умерла при родах. Об отце я вообще ничего не знаю, так как спросить не у кого. Кто может рассказать? Да теперь и не нужно… Но мне почему-то кажется, что маму я хорошо помню. Странно, да? Ведь я никогда не видела её, ни разу. Мне кажется, что был какой-то пожар и она пострадала в огне. Но я понятия не имею, откуда я взяла это. Мне вообще про неё никто ничего не рассказывал. В детдомах, где я воспитывалась, про неё и слыхом не слыхивали.
– Как твоя фамилия?
– Когтева.
– Я имею настоящую, то есть эту… – Полковник защёлкал пальцами, забыв нужное слово.
– Девичья, что ли? Литвинова.
– Литвинова, – повторил Романов. – Литвинова…
Он задумался о чём-то и словно провалился в другое измерение. В голове закружился калейдоскоп лиц.
– Иван Васильевич, – Ксения потрясла полковника за рукав и добавила ласково, как-то по-детски: – Дядя Ваня! Что-нибудь не так? Вы что-нибудь дурное вспомнили?
– Как звали твою мать? Маша?
– Да, Маша, – удивилась девушка и вдруг побледнела. – Вы знали мою маму?
– Маша Литвинова… Маша… – Романов долго смотрел на Ксению, переводя взгляд с её губ на нос, на глаза. – Маша Литвинова… И сколько же тебе лет? Подожди… Двадцать… Двадцать два? Верно?
Ксения вытаращилась на полковника.
– Чего вы подсчитывали, дядя Ваня? Вы с чем-то увязываете мой возраст? Вы хотите сказать, что… знали мою маму?
– Маша Литвинова из Краснодара, – тихонько засмеялся полковник, покачивая головой.
Через минуту он мягко похлопал водителя по плечу:
– Влад, тормозни-ка. Сделаем коротенький привальчик. – Романов открыл дверь и вышел из машины.
День был жаркий. Над горизонтом собиралась гроза, но над дорогой не брызнуло до сих пор ни капельки. Далеко впереди темнел лес, спрятавшись под серость медленно надвигавшихся туч. Сунув руки в карманы, полковник Романов запрокинул голову и посмотрел в небо. Прямо над его головой облака преображали свои очертания, таяли на глазах, вновь рождались, перетекали друг в друга подвижной ватой. И ни намёка на грозу. Всё вокруг было в цвету, шелестела трава, звенели птицы.
– Как хорошо, – вздохнул Романов.
Ему захотелось подойти к машине, вытащить оттуда Ксению, сгрести её в охапку и признаться в любви. Но в какой? Что за любовь охватила этого зрелого мужчину? Любовь отца к дочери? Или любовь мужчины к женщине? Что за наваждение?
– Дядя Ваня, – возникла возле него Ксения. – Что вы знаете о маме?
– О твоей маме я знаю только то, что я любил её в то время, когда почти три месяца жил в Краснодаре. Мы были молоды. Я был героем, прошедшим сквозь войну Ченгрема, крепким мужиком, прошедшим сквозь пейзажи ада и не свихнувшимся от запаха крови. Она была красавицей, простодушной девочкой, смотревшей на мир вот такими же большущими и наивными глазами.
– Вы были ей как муж?
– Да. Муж на три месяца. Но я был горяч, желал постоянных перемен, и военная жизнь удовлетворяла мои потребности вполне. Мне нравилось скакать с места на место. Мне и сейчас нравится это. Потому я продолжаю бегать, ползать, стрелять. Но, случается, накатывает одиночество…
– А что мама?
– Маша? Машенька была Машенькой. Она тоже любила меня, пока я был там. Но нам и в голову не приходила мысль о том, чтобы создать семью. Нам просто было хорошо вместе, и мы вовсю пользовались предоставленным нам счастьем.