Голос крови
Шрифт:
– А вы возьмите мой мобильник и наберите свой номер. Если ваш телефон где-то валяется, то он зазвонит, ну а если нет, значит…
– Значит, не валяется, – кивает Ася. – Спасибо, конечно, только, знаете, мой телефон вчера разрядился как раз перед тем, как я его потеряла. Так что он всяко не зазвонит.
Шофер только руками разводит, признавая свое поражение, а Ася поднимается на крылечко бусыгинского дома. Кирпич, который лежит на крыльце, она подсовывает под дверь, и в подъезде становится относительно светло. Наверное, кирпич для таких случаев нарочно и валяется! Телефона Асиного нет. На втором этаже его нет тоже, а еще никого нет в квартире Бусыгина. Ася колотит в ободранную дверь изо всех сил и руками, и ногами, вспоминая вчерашний опыт, но напрасно. Очень может быть, Анна Степановна отправилась к сыну. В больницу.
Вот бы знать, в какую! Небось и Груша там.
Стараясь убедить себя в том, что ею движет исключительно чистая, можно сказать, высокодуховная забота о пострадавших, Ася спускается на первый этаж и звонит (здесь звонок работает, вот чудо!) в одну из дверей. Довольно скоро отзывается слабый женский голос:
– Чего тебе?
– Я ищу вашу соседку, Анну Степановну Бусыгину, – поясняет Ася.
– Чего тебе? – снова спрашивает голос.
– Я ищу вашу соседку, Анну Степановну Бусыгину! – повторяет Ася погромче.
– Чего тебе, говорю?! – отзывается голос.
– Я ищу вашу соседку, Анну Степановну Бусыгину! – кричит Ася.
– Да чего орешь?! – обижается голос. – Я не глухая. Чего тебе от Аньки надо, спрашиваю?
– О господи, – Ася нервно смеется, – мне надо узнать, что с ее сыном… Он, кажется, в больнице…
– Чего тебе? – снова начинает голос, но теперь Ася соображает быстрее:
– Я из лаборатории «Ваш анализ», Алексей Бусыгин у нас кровь сдавал, должен был пойти к врачу, потому что у него очень плохие анализы, так вот мне надо узнать, обратился он в больницу или нет.
– Обратился, обратился, – слышится смешок из-за двери. – Да только не сам. Его подстрелили там, на съезде, почти что на углу. Вышел вечером прогуляться – а в него и жахнули! Но не до смерти убили, он успел Аньку позвать, она вместе с ним и поехала в больницу.
– А в какую, не знаете? – жадно спрашивает Ася.
– Дык в какую небось Лешку повезли, в такую и Анька поехала! – поясняет голос.
– В тюремную, само собой, – пискляво добавляет кто-то за Асиной спиной, и она резко оборачивается.
В первое мгновение у нее делается этакий ступор от растерянности – в коридоре никого. Впрочем, опустив глаза, Ася обнаруживает крошечного сутулого человечка, очень похожего на гнома из детских сказок, только очень неухоженного, заброшенного такого гнома. Одежда на нем, чудится, вынута из мусорного ящика, а умывали его в последний раз небось руки акушерки, которая принимала роды у его матери.
– Леха Бусыга – бандюган, каких свет не видел, – пищит человечек, глядя на Асю снизу вверх, как Гулливер на великаншу Глюмдальклич. – Знаешь, сколько менты за ним охотились, а взять не могли? Он свои дела так хитро обделывал, что не прицепишься. Головастый парнище! Хитер! А вчера повезло им, ментам-то. А Лехе вот не повезло. За ним еще такие же бандюганы охотились. Бывшие Лехины дружбаны. Видать, кто-то из его подельничков испугался, что он с ними завяжет и развяжет язык, ну и пальнул в него. Так что жив Леха или нет – не знаю. Коли мать не возвращается, может, и жив пока.
– А вот ты все врешь, Данилкин, – возражает женщина, которая так и не вышла из-за двери. – Не может Леха в тюремной больнице быть, небось Аньку туда не пропустили бы.
– А чего, может, пропустили бы! – поворачивается к двери «Гулливер» по фамилии Данилкин, и они с обладательницей задверного голоса принимаются спорить так пылко и бессмысленно, что Ася полагает за благо сбежать.
В общем-то, ничего нового она не узнала. А вот Груша… интересно, Груша-то кто?! Противник Павлика из другой группировки, которым нужен был живой Бусыга?
Скорее всего… Ну, тогда Ася Снегирева оказала ему плохую услугу, вызвав полицию. А заодно и себе.
Вот интересно, почему ее хваленая сообразительность и догадливость включились так поздно? Почему Ася не хочет всерьез задуматься о том, кто такой этот Груша, который произвел на нее столь сильное впечатление своей храбростью и тем, что ее спас, и голосом, и этими нахмуренными от боли бровями на молодом, испачканном кровью лице, и вспотевшими, прилипшими к вискам волосами, и стиснутыми губами, и… И еще там была такая странная выпуклость, на которую она наткнулась, когда искала телефон…
Ася даже не ожидала, что успела запомнить все это, и каждую черту его лица, и ощущение его гладкой разгоряченной кожи под ладонями, и странное волнение, которое пронзило ее, когда она подсовывала под его свитер свою майку.
Как будто разделась при нем.
Хотя она и в самом деле раздевалась при нем, чтобы снять майку и лифчик. Но он ничего не видел, он без сознания лежал…
Вот и хорошо. Было бы там на что смотреть! И вообще, Асе, конечно, только кажется, что она ночью что-то такое ощущала. Просто страшно было, вот и все. А сейчас напридумывала про свои чувства невесть чего!
Груша, наверное, сейчас в той же тюремной больнице, что и Бусыгин… Интересно, его рана достаточно тяжела, чтобы он забыл имя девушки, которую спасал и которая, можно сказать, передала его в руки полиции?
Ася выходит из дома на слабых ногах и долго, неуклюже забирается в такси. Водитель поглядывает на нее не без опаски, словно сам факт пребывания Аси в этом ужасном доме наложил на нее некий отпечаток причастности к преступному миру. И он в самом деле мчится назад с необыкновенной скоростью, а с еще большей – удаляется, высадив Асю. И на лице его удивление, что он свои деньги получил…
С некоторых пор Светлане очень стало нравиться слово «эргономично». Вполне вероятно, она вкладывала в него более широкий смысл, чем составители словарей иностранных слов. «Эргономично» для нее означало прежде всего – целесообразно. Например, она с годами обнаружила, что долго зацикливаться на неприятных воспоминаниях и мыслях – совершенно не эргономично, потому что от этих пустых размышлений настроение портится чуть ли не больше, чем от самого события. Со временем она отлично научилась выкидывать из головы все обременительные, докучливые, раздражающие и разные-всякие подобные мысли. Некоторые люди называют это оптимизмом, некоторые – житейской мудростью. Да не суть важно! И неизбежные печали по поводу Мишкиного заболевания, по поводу этого дальтонизма, Светлана точно так же эргономично выкинула бы из головы. В конце концов, это не смертельно, не заразно, не требует расходов на лекарства, поскольку неизлечимо…