Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады
Шрифт:
Виктор Ходоренко рассказал о тогдашнем партийном руководстве Радиокомитетом: «Главные передачи просматривали в обкоме или прослушивали. Прямая связь со Смольным сохранялась все время, и там могли слушать даже репетиции. Это давало не только возможность контроля, но и вполне реальной помощи. Нам говорили о том, что сейчас наиболее важно. Иной раз на первый план выходили материалы об управхозе, а накануне прорыва блокады (операция „Искра“) советовали больше говорить о мужестве солдат. Часто соглашались с нашими предложениями.
Многие письма мы адресовали помощнику А. А. Жданова А. Н. Кузнецову 17 , который помогал решать конкретные проблемы, встававшие перед нами. Через него же были переданы тексты „Последних известий“ за декабрь 1941 года. Жданов прочитал тексты передач и сделал пометки на полях 18 . В целом положительно оценив нашу работу, он отмечал риторичность в освещении некоторых
17
В Смольном было два ответработника – А. Н. Кузнецов и секретарь горкома партии – А. А. Кузнецов. При отсутствии инициалов указание дается предположительно.
18
Сам Жданов, по свидетельству работников блокадного радио и материалам архива, ни разу не выступил в блокаду перед радиослушателями.
Как только открыли стационар в гостинице «Астория», В. Ходоренко достал туда несколько путевок. В стационаре подкормили и подлечили Н. Ходзу, М. Меланеда, А. Любарскую, К. Элиасберга и других. Для некоторых помощь приходила поздно. Уже в стационаре умер Николай Верховский. Не смогли спасти В. Римского-Корсакова. Трагической оказалась судьба Л. Мартынова. Этот молодой корреспондент Радиокомитета первым в конце октября начал опухать от голода. В. Ходоренко связался с медсанбатом, который обещал прислать машину, но лед на Ладоге еще был совсем слабый, и поездка задерживалась. Наконец машина пришла, и в этот самый момент в присутствии медсестры Леша Мартынов умер.
Руководство Радиокомитета стремилось облегчить быт ослабевших людей. Проблемой было все: и что поесть, и где помыться, постирать. На воду приходилось растапливать снег и лед. Не стало дров – на растопку пошли пюпитры, потом добрались до стропил под крышей, они оказались из толстых бревен. Их использовали с большой опаской: как бы не повредить кровлю. Лишь после войны выяснилось, что запас прочен и экономили напрасно. Весной В. Ходоренко удалось оборудовать в подвале парикмахерскую. Там можно было не только подстричься и побриться, но и вымыть голову. Парикмахерша справлялась со всем одна, клиенты выстраивались в очередь, но все-таки это был успех. Сняв ватники, надев обычную одежду, люди преображались не только физически; их вид действовал на тех, кто перестал следить за собой, опустился. Сам председатель всегда было подтянут, в ватнике его почти никто не видел. Судьба человека зависела от кусочка хлеба, луковицы, стакана полусладкого чая, которыми делились друг с другом голодные люди. Те, кто послабее, лежали в Доме радио или в стационаре, другие же, у кого еще были силы, отправлялись на задание, голодные шли через замерзший город ради заметки или корреспонденции с завода или переднего края. В этот же день свежая информация сообщалась по радио.
Ходоренко понимал меру усилий репортеров, корреспондентов «Последних известий», он настаивал на выдаче некоторым рабочей карточки: «Ввиду отсутствия транспорта, они посещают заводы и воинские части пешком и безотлагательно возвращаются в редакции, иногда по несколько раз в день. Понятно, что это требует большого напряжения физических сил». Так писал В. Ходоренко в марте 1942 года, на исходе первой блокадной зимы. Не забуду, как в конце шестидесятых я беседовал с Виктором Антоновичем у него дома, в скромной старой квартире одного из центральных районов города. Он вспоминал о минувшем без той энергии, которая исходила в этом случае от Л. Маграчева и даже Е. Прудниковой. Только когда в комнату вошла Антонина Иосифовна Ходоренко, хозяин стал живей, общительней, напомнив мне, что это та самая стенографистка Антонина Булгакова, доказавшая: Дом радио – весьма опасная точка на карте Ленинграда. В. Ходоренко сказал о военно-производственной травме жены, раненной в голову осколком снаряда на своем рабочем месте.
Тут уж я вспомнил название книги Ю. Алянского, посвященной в основном искусству блокадного Ленинграда, – «Театр в квадрате обстрела». Вот в таком же квадрате находился и перекресток тогдашних улиц Ракова и Пролеткульта. Ходоренко говорил не о себе – о Ф. Фуксе, О. Берггольц, Н. Свиридове, П. Палладине, Н. Серове. Чувствовалось, что ему по долгу службы много приходилось иметь дело с инженерной частью – теми, кто помогал хоть как-то обеспечить Дом условиями для выживания. В этой связи возникла тема списков и обращений в «инстанции». До каких-то тем мы так и не дошли. Я не понял, почему после восьми месяцев в роли и. о. председателя Радиокомитета В. Ходоренко уступил место другому, хотя для пользы дела остался на «хозяйстве» (заместителем) и был по-прежнему активен. Правда, новое назначение избавило его от муки – подписывать приказы об увольнении близких ему людей. А остановить произвол тогда никто не мог… Ходоренко не показался мне «бумажной душой», но слово «списки» в разговоре возникало. Был список
Между редакциями Радиокомитета всегда была тесная связь. Блокадной (первой) зимой практически отдельных редакций не существовало. Те немногие передачи, которые шли в течение дня, готовили совместными усилиями. В «Радиохронику» включались материалы корреспондентов и репортеров, в командировку на передний край отправлялся редактор литературно-драматического вещания. Так, дважды, в декабре и январе, посылали в армию И. Федюнинского, за блокадное кольцо, Г. Макогоненко.
В декабре ждали, что эта армия вот-вот прорвет блокаду, и ленинградское радио надеялось дать подробное сообщение об успехе наших войск. Корреспондент ехал в обычную командировку на машине через Ладогу. По дороге бомбили, машина провалилась в большую воронку, чудом удалось выбраться и добрести до сторожевой базы на острове Малый Зеленец. Потом оказалось, что материалов об этих боях писать не нужно – блокаду тогда прорвать не удалось. Самопожертвование, героизм проявлялись в отсутствии героической позы, в труде повседневном, непрерывном. Прежняя редакторская работа теперь казалась курортом. Ведь редактор был еще и бойцом команды МПВО, и входил в состав рабочего батальона, и оставался курьером. Он «дежурил по отоплению», то есть ломал мебель на растопку, встречал и провожал выступающего, ему приходилось быть все время в движении – то идти к машинисткам, то в студию, то к главному редактору, а сил для этого оставалось все меньше и меньше. Не легче было и тем, кто, наоборот, не мог уйти со своего поста. Так, бессменно сутками сидела у радиоприемника стенографистка А. Булгакова. Она слушала сводки Советского информбюро. Радиостанция имени Коминтерна вела передачи из Куйбышева. Слышимость была скверной, текст повторяли трижды. Но еще до завершения третьего сеанса раздавались звонки из Смольного: «Ходоренко, где сводка? Когда город услышит сводку?..» Вскоре главный редактор получал от стенографистки текст «Последних известий», которые шли теперь по городской сети. Некоторые передачи записывали на шоринофон, а потом стенографистка расшифровывала их. Запись представляла сплошной шум и треск. Часть названий приходилось сверять по карте.
Для передач каждого дня нужны были новая информация, репортажи с места событий, стихи. Чтобы Ленинград продолжал говорить со страной, чтобы работала городская трансляционная сеть, понадобились усилия сотен людей. В начале войны на Ленинградском радио работало 540 человек. 156 ушло в армию и народное ополчение, некоторые эвакуировались. На первое января 1942 года в штате Радиокомитета состояло 349 человек. Фактически работало еще несколько писателей. Вот на плечи всех этих людей и легла забота – не дать радио умолкнуть. Ведь его голос был голосом надежды.
Говоря о количестве людей, работающих на радио, нужно помнить, что многие из них зимой были совершенно нетрудоспособны. Те же, кто вопреки всему держался на ногах, жили в Доме радио, отдавая себя целиком делу. Так работал председатель Радиокомитета и его ближайшие помощники – главный редактор политвещания А. Пази, художественный руководитель Я. Бабушкин, главный инженер Н. Свиридов, ведущие творческие работники, дикторы, операторы. За несколько лет до войны, после окончания университета, Яков Бабушкин пришел на работу в Радиокомитет. Он сразу показал себя человеком энергичным и деятельным. Но с июня 1941 года его организаторские способности проявились еще более определенно. Он чувствовал главное в работе, сам был прекрасным редактором.
Смелую, интересную идею Я. Бабушкин помогал вырастить, осуществить. Сначала Я. Бабушкин как начальник литературно-драматического отдела, а с осени 1941 года как художественный руководитель думал не только о создании новых программ – о качественно новой роли радио военной и блокадной поры. Маленький, худенький, сероглазый, Я. Бабушкин тихо говорил и внешне казался вяловатым. Но это его спокойствие, уравновешенность стали неоценимыми именно на радио с его вечной толчеей. Можно было утонуть в мелочах. С Бабушкиным этого не случилось. Он стоял у истоков многих важных начинаний. В декабре Я. Бабушкин уже болел дистрофией. Он старался не показать свою слабость – планировал новые передачи, критиковал «картонный пафос» некоторых чтецов, поддерживал товарищей. Ольга Берггольц писала о нем: «Мы отлично видели, что он очень плох, уже почти „не в форме“. Он давно отек, позеленел, уже с трудом поднимался по лестнице, он очень мало спал и очень много работал, и, главное, мы знали, что изменить это невозможно… (он тащил на себе столько людей, один оркестр чего стоил!)».