Голос над миром
Шрифт:
Все билеты были проданы заранее, и публика с огромным нетерпением ждала начала спектакля.
Ночь я провела скверно, долго не могла уснуть. Утром попыталась спеть вокализы — полнейшая неудача! Я окончательно потеряла голос. Тогда я вызвала Кастельмонте и сказала ему о случившемся. Бедняга очень расстроился: отмена спектакля ставила его в затруднительное положение, и я от души его жалела. Но, увы, ничего не поделаешь, и я посоветовала моему импрессарио заменить меня другой певицей, сопрано Марией Джентиле, женой дирижера Ротондо, которая в это время была свободна. А так как Джентиле отличалась невысоким ростом, я изъявила готовность одолжить ей мои театральные костюмы.
У
Однако на этом мои беды не кончились. Полиция заподозрила, что тут кроется какая-то афера, и не поверила объяснениям моего импрессарио. Более того, ревнивые блюстители закона предположили, что я вообще не приезжала в Падую, несмотря на уверения администрации гостиницы, что я значусь в их списках.
И вот в мой номер ворвались двое полицейских. Когда эти синьоры убедились, что я лежу с припарками на груди и почти совсем оглохла, они стали извиняться и позволили Кастельмонте произвести замену. Так в последний момент вконец отчаявшемуся импрессарио кое-как удалось избежать полной катастрофы. Я могла бы рассказать и о других постановках «Травиаты» периода войны, но это увело бы меня слишком далеко.
Хочу привести лишь одну любопытную подробность: почти каждый раз спектакль прерывался сигналом воздушной тревоги в тот самый момент, когда я начинала петь: «Возьми ее, это я в те прежние дни…» Казалось, что слова эти как бы предвещают налет. Стоило мне подойти к этой арии, как меня охватывала дрожь в тоскливом предчувствии воя сирены. Нередко мне приходилось прерывать арию на полуслове и со всех ног мчаться в ближайшее бомбоубежище.
XXXI. Моя любимая Чио-Чио-Сан
Я уже рассказывала о моем удачном дебюте в опере «Чио-Чио-Сан». Но это было в далеком 1918 году в миланском «Театро-лирико». Тогда я тщательно разобрала партитуру вместе с Тито Рикорди, который был уверен, что мне подходят партии как легкого, так и лирического сопрано.
Другие крупные режиссеры и авторитетные критики советовали мне ограничиться репертуаром легкого сопрано и не перетруждать голос. И хотя я следовала их совету, мне все годы хотелось вторгнуться в запретные для меня владения оперной музыки. Конечно, своей славой я обязана прежде всего тому, что оставалась всегда верна репертуару легкого сопрано. Но мне надоело петь одни и те же вещи. Каждый день я должна была упражняться, следить за малейшим изменением в голосе, дабы сохранить певучесть, высокую технику и крепкое дыхание, позволяющее легко брать высокие ноты. Увы, легкое сопрано должно подчиняться железной дисциплине. Так же как балерине полагается ежедневно заниматься у станка, так и горло нуждается в постоянной специальной тренировке. А я жаждала перемены. Меня неудержимо тянуло отпустить вожжи и пустить вскачь душу! И вот в грозные предвоенные годы я задумала вернуться к моей любимой Чио-Чио-Сан.
Впрочем, я думала об этом уже во время турне по Японии. Там я познакомилась с одним знаменитым костюмером. Он снял с меня мерку, мы вместе выбрали нужные цвета, и любезный японец пообещал скопировать для меня знаменитые кимоно Кабуки, причем уверял, что пришлет их при первом моем требовании. И я еще больше укрепилась в своем желании спеть партию Чио-Чио-Сан.
Мечта сбылась в начале 1939 года.
И на этот раз мой дебют состоялся за границей, в Швейцарии. Мне представилась возможность выступить в театре города Берна, куда вскоре прибыли два ящика костюмов, заказанных мною у прославленного токийского костюмера. Все из шелка с чудесной вышивкой, ну просто загляденье!
Но я совершенно растерялась, глядя на все эти кимоно, халаты, ленты, повязки, сандалии, парики, шпильки, зонтики, веера — непременную принадлежность весьма сложного японского наряда. Хотя я крайне внимательно рассматривала одежду японских актрис в театре кабуки и ноо, получив все это богатство, я просто не знала, как к нему подступиться. К каждому предмету одежды была прикреплена объяснительная записка, но, увы, на японском языке.
Не растерявшись, я позвонила в японское посольство в Берне и попросила выручить меня. Посольство немедленно прислало весьма милую даму, которая перевела эти таинственные надписи и даже вызвалась помочь мне одеться перед спектаклем. Словом, мне опять повезло.
Без помощи любезной японки я вряд ли разобралась бы в тонкостях красочных восточных нарядов, и пришлось бы выписать из Милана костюмы, обычные для наших постановок «Чио-Чио-Сан». Успех спектакля был огромным, и я безмерно радовалась, что наконец-то могу отдаться со всем пылом новой роли.
Нежное и наивное создание, Чио-Чио-Сан после первого действия предстает перед зрителем тоскующей, верной своей мечте женщиной. Но вот наступает прозрение и гибнут последние иллюзии. В конце оперы это гордая, потерявшая всякую надежду на счастье мать.
Похвалу критиков заслужило не только мое исполнение, но и костюмы.
Чтобы читатель получил хоть некоторое представление о том, с какой тщательностью я работала над ролью Чио-Чио-Сан, хочу рассказать об утомительнейших упражнениях, которые я проделывала, прежде чем научилась свободно и без всякого напряжения двигаться по сцене.
Я еще раньше пристально наблюдала за легкой, чуть шаркающей походкой молодых японок, за их церемонными поклонами и жестами. Я поставила себе целью в точности скопировать их и много дней подряд «отрабатывала» поклоны, мелкие шаги, умение красиво держать веер, пока не добилась полной непринужденности и естественности. В то время довольно много известных певиц с успехом исполняли роль Чио-Чио-Сан. Лучшими из них следует признать Джильду Далла Рицца, Розетту Пампанини, Ирис Адами Корадетти и Тамаки Миура. Но подобная конкуренция не помешала моему успеху.
Больше того, я просто физически не могла принять предложения заключить выгодные контракты, которые сыпались на меня со всех сторон.
Да, в нашем мире найдется место для всех, и каждый может получить свою долю славы!
Из певиц, которые исполняли партию Чио-Чио-Сан, я позаимствовала многое у одной лишь Черви Кароли. Она была великолепной, просто гениальной актрисой и обладала отличной дикцией. Еще раньше, когда я выступала только в партиях для легкого сопрано, мне не раз случалось восхищаться ее проникающим прямо в душу голосом.
После удачного дебюта в Берне я повезла Чио-Чио-Сан в турне по городам Италии. «Пробным камнем» была Новара. Театр «Кочча» имел славные традиции, и заполнявшие его зрители отлично разбирались в музыке. Спектакль вылился для меня в подлинный триумф. Приехали дирижеры, импрессарио и критики из Милана, и по окончании оперы мне была вручена золотая пластинка на память о моем итальянском дебюте в опере «Чио-Чио-Сан».
Столь же успешны были выступления в Неаполе, Генуе, Венеции, Милане. Я безмерно радовалась, что удачно «отправила в плавание» две лирические оперы: «Травиату» и «Чио-Чио-Сан», и решила добавить к ним еще парочку. Мой выбор пал на «Богему» Пуччини и «Манон» Массне.