Голос
Шрифт:
— Ах да, правда! Хорошая мысль. Шеффер пошел в ванную. Брюс послушал, как он возится с кранами, и вошел в тот момент, когда капитан укладывал свою одежду кучкой на крышке унитаза. Брюс отметил, что для интеллектуала у него мускулистая спина, тонкая талия и очень красивые ягодицы. Пока капитан устраивался в ванне, майор открыл шкафчик в поисках банной рукавицы.
— Голубую, розовую или желтую? — спросил он.
— Желтую. Очень подойдет к моей шакальей печенке, — ответил Шеффер и окунулся в воду с головой.
Брюс присел на край ванны и бросил в воду рукавицу, которая медленно погружалась, пока не достигла правого колена Шеффера. Вспомнив, что его помощник старается бросить курить, он окунул кончик сигареты в воду, а потом
Из воды показалась голова капитана, очки были залиты водой. Брюс снял их, вытер махровым полотенцем и положил на край раковины. Он подумал, что, нечетко видя его лицо, Шеффер скорее сможет рассказать, что у него на душе. Интуиция не подвела. Через минуту, устремив на него свои близорукие глаза, капитан сказал:
— Я трахнул Карлу Дубровны. И все прошло точно так, как я мечтал. Фантастика.
— Может быть, ты опять мечтал?
— К сожалению, нет. Алекс, такое со мной впервые.
— Ты надел презерватив?
— Да, конечно, но они не спасают от чувства вины.
— Ну не все же сразу!
— У тебя нет лишней сигаретки?
— Нет.
Брюс вышел из ванной, выкурил сигарету у окна, потом лег на диван, ожидая, пока Виктор Шеффер выйдет из ванны. Когда капитан вернулся в гостиную, он сказал ему:
— Я нашел в сети одного Кассиди. Вернее, Майкла Кэссиди. Специалист по мозгу, работает в фирме, которая занимается исследованиями в области имплантируемых кибернетических устройств, в Балтиморе. «Нейтроникс Энтерпрайз». Ему около пятидесяти, он опубликовал кучу статей о функционировании мозга, о мыслящих машинах и искусственном интеллекте.
— А я нашел снотворное в тумбочке Карлы Дубровны. Находясь на таблетках, она вряд ли может быть уверена, что ее парень все ночи проводит с ней.
26
Алекс Брюс позвонил в Соединенные Штаты Джейсону Дагерти, агенту ФБР, с которым познакомился на конгрессе в Вашингтоне. Они сразу прониклись симпатией друг к другу. Агент Дагерти отличался могучим телосложением и большой сдержанностью. Он внимательно выслушал майора, рассказавшего ему о Майкле Кэссиди и об обстоятельствах расследования, и, не задавая лишних вопросов, пообещал перезвонить как можно скорее. Затем Брюс позвонил в отделение актов гражданского состояния города Кретей, где родился Жюльен Кассиди, и попросил служащего найти соответствующие документы. Час спустя пришлось смириться с очевидным. В муниципальных регистрах не значилось никакого Жюльена Кассиди, родившегося 5 февраля 1965 года. Брюс уже готов был положить трубку, как вдруг ему пришла в голову мысль попросить переслать по факсу в криминальную полицию имена всех детей, родившихся в тот день. Когда служащий предложил ему перезвонить назавтра, чтобы уточнить, насколько это возможно, Брюс повысил голос и назвал ситуацию не терпящей промедления. Через два часа он получил нужные сведения и вместе с Шеффером изучил список. Пятого февраля 1965 года в Кретей родились пять детей, в том числе три девочки, сразу же исключенные из рассмотрения. Оставались два мальчика — Бастьен Верньо, сын Фабьенн Тессар и Патрика Верньо, и Жюль Куаньяр, появившийся на свет в клинике Кретей. Имя отца неизвестно, мать звали Амели Куаньяр.
— Невозможно носить имя Жюль Куаньяр, будучи актером, — заметил Шеффер, который, казалось, уже пришел в себя.
— Да, Жюльен Кассиди звучит куда лучше, особенно для дубляжа американских сериалов, —ответил Брюс.
Ближе к обеду пришел
— Если Майкл Кэссиди— отец Жюля Куаньяра, то он рано развился не только в интеллектуальном плане. В год рождения мальчика ему было всего тринадцать лет.
— А сегодня ему всего сорок восемь, но выглядит он лет на десять старше, потому что он бородатый, лысый и в очках, — добавил Брюс. — Я видел его фотографию в Интернете.
— Ты был прав, нельзя же иметь все сразу, — сказал Шеффер, поправляя очки.
— Поскольку Майкл Кэссиди, скорее всего, не является неизвестным отцом, думаю, нам надо поискать Амели Куаньяр.
Последним местом жительства Амели Куаньяр был дом для престарелых «Большие ивы» в Франковилле. Директор объяснил двум полицейским, что Амели Куаньяр прожила в его заведении три года и за это время ее ни разу никто не навестил, если не считать сотрудницу социальной службы. Она страдала болезнью Альцгеймера, но умерла не от разрушения мозга. В последние полгода жизни у нее появилась дурная привычка возвращаться в свой бывший дом, стоявший возле леса Монтиньи, который она при переезде в «Большие ивы» продала одному художнику. Она по-прежнему считала себя хозяйкой, и художник регулярно находил ее сидящей в своем лучшем кресле перед телевизором. Она твердила, что находится у себя дома и хочет, чтобы ее оставили в покое, в полной прострации смотрела детские передачи и отказывалась вставать с кресла.
Новый владелец дважды обращался в жандармерию, затем— непосредственно в администрацию «Больших ив» и просил увезти старую даму. А в один прекрасный день Амели Куаньяр нашли в ее старом доме с перерезанным горлом. Она сидела в том же кресле перед включенным телевизором. Художник ходил взад и вперед на втором этаже дома и хохотал во весь голос, поскольку находился под воздействием ЛСД. После психиатрической экспертизы его признали способным отвечать за свои действия и отправили в тюрьму Бометт, где он и пребывал по сей день, несмотря на постоянные протесты. Он упорно не желал признавать себя виновным.
Все это произошло четыре года назад. Сотрудница социальной службы, ухаживавшая за обитателями дома для престарелых и знавшая Амели Куаньяр, все еще работала. Брюс и Шеффер нашли Марту Ламбрези у нее дома, в Ла Фретт-сюр-Сен. Они пришли в обеденное время. Сотрудница социальной службы не забыла убитую старушку, но мало что могла вспомнить о содержании своих с ней разговоров. Судя по всему, они говорили только на две темы — программы телевидения и жизнь обитателей богадельни. Амели Куаньяр больше любила сплетни, чем людей, и предпочитала общению одиночество своей комнаты. Марта Ламбрези была совершенно уверена в одном: она никогда не упоминала о существовании сына. Амели Куаньяр едва перевалило за шестьдесят, но к моменту ее переезда в дом для престарелых болезнь уже давала о себе знать, и она часто теряла нить разговора. «А вы помните, какой у нее был голос?» — спросил Шеффер. «Вот вы сейчас у меня спросили, и я сразу вспомнила. Голос — это, наверное, единственное, что ее отличало. Теперь, когда прошло столько времени, я даже должна признать, что именно из-за этого красивого голоса я проводила с Амели немного больше времени, чем с другими старичками. До сегодняшнего вечера я не отдавала себе в этом отчета. Это странно».