Голос
Шрифт:
Что касается Патрика, то он, быстро покончив с обедом, относит свою тарелку на кухню и исчезает в кабинете, прихватив графин с бурбоном и что-то буркнув насчет необходимости закончить некую срочную работу. И, пожалуй, невозможно сказать, на кого он больше сердится – на меня или на себя.
– Ты объясни им все, Джин, – говорит он, закрывая дверь в свое святилище, где вдоль стен выстроились стеллажи с книгами.
А как я им «все объясню»?
Я уже больше года не имела возможности поговорить со своими детьми по-настоящему. Если раньше у нас мог возникнуть весьма оживленный спор насчет того, является ли Покемон Го пустой тратой времени
Я могла бы, конечно, схитрить и как-то преодолеть возникшее затруднение.
– Итак, Стивен, что у тебя нового в школе? – спрашиваю я.
– Завтра два экзамена. – Такое ощущение, словно это ему отпущен некий ежедневный лимит слов.
– Хочешь, я помогу тебе подготовиться?
– Не-а. Я лучше сам. Да я, в общем, готов. – И он, словно опомнившись, прибавляет: – Но все равно спасибо.
Сэм и Лео разговаривают несколько более охотно и в ответ на мои вопросы забрасывают меня новостями о том, что у них новый футбольный тренер, а препода на практических занятиях им удалось ловко провести, несколько раз выдав себя друг за друга. В общем, как раз близнецы-то и болтают больше всех. По-моему, это их привычное состояние.
И только Соня смотрит на меня удивленно, широко раскрытыми глазами, словно это вовсе не я, а кто-то совсем другой. Словно у меня вдруг мохнатая шкура появилась. Или я превратилась в дракона. Она так и не съела ни кусочка «мясного хлеба», который я положила ей на тарелку, склевав лишь несколько кусочков картошки, за которой я успела сбегать в магазин после утренней ссоры с Патриком.
– Значит, теперь мне приснится еще один плохой сон? – вдруг спрашивает она. И я машинально отвечаю ей вопросом на вопрос, причем вопросом совершенно неправильным.
– Почему ты так решила, детка? – Впрочем, я тут же спохватываюсь и поправляюсь: – Ну что ты, я никогда больше не позволю, чтобы тебе снились плохие сны. А сегодня я перед сном расскажу тебе какую-нибудь интересную историю, хочешь?
Она молча кивает. У нее на запястье ярко горит цифра 40. Потом все-таки говорит:
– Мне страшно.
– Тебе совершенно не нужно бояться.
Сэм и Лео нервно переглядываются, и я, заметив это, качаю головой. А Стивен подносит палец к губам – это совершенно нормально, он часто делает такой безмолвный знак своей младшей сестренке.
В ответ Соня опять молча кивает. Но в ее глазах – ореховых ирландских глазах Патрика – сверкают непролитые слезы.
– Ты все еще боишься? – спрашиваю я.
Еще один кивок.
– Плохих снов?
Теперь она яростно мотает головой.
Дело в том, что Соня не знает, что могут сделать с человеком эти счетчики слов. Ей известно, конечно, что они умеют ярко светиться, показывать разные цифры и пульсировать на запястье каждый раз, как она произнесет очередное слово. Мы изо всех сил старались сохранить в тайне от нее возможное наказание за превышение отпущенного лимита слов. Возможно, с моей стороны это глупо, но я просто не в состоянии была придумать, как описать боль от электрошока шестилетнему ребенку. С тем же успехом можно было бы рассказать Соне об ужасной казни на электрическом стуле, имея целью всего лишь объяснить ей, что правильно, а что неправильно. Мерзкие и совершенно ненужные разговоры. Какой родитель стал бы рассказывать об устройстве электрического стула, желая внушить своему сынишке, что обманывать и красть нехорошо?
Когда нам на руки надели счетчики – кстати, даже для детей никакого «акклиматизационного» периода власти не предусматривали, – я решила зайти в вопросе экономии слов с противоположной стороны. Ложка мороженого, еще одно шоколадное печенье перед сном, горячее какао с таким количеством алтея, какое поместится в чашке – в общем, любое лакомство каждый раз, как Соня вместо слов воспользуется жестами: кивнет, помотает отрицательно головой или просто потянет меня за рукав. Позитивное усиление запрета лучше наказания. Мне не хотелось, чтобы она поняла, каково на самом деле это наказание. Нет, только не тем болезненным способом, каким эта наука далась мне!
Кроме того, я успела и еще кое-что узнать насчет этих счетчиков: с каждым новым нарушением лимита боль становится все сильней.
А в тот, самый первый раз мой перерасход слов был настолько велик, что я как бы сразу миновала все первые степени наказания, и в итоге шрам от ожога так и красуется у меня на руке. Впоследствии, накладывая кольдкрем мне на обожженное запястье, Патрик объяснил:
– Понимаешь, Джин, если ты превысишь лимит всего на одно слово, то получишь только легкий удар током. Ничего особо травмирующего, просто легкая встряска. Предупреждение. Ты, разумеется, этот удар почувствуешь, но сильной боли он не причинит.
«Потрясающе», – думала я.
– За каждые последующие десять слов сверх лимита наказание усиливается на одну десятую микрокулона. Если получить половину микрокулона, боль будет весьма ощутимой. А если целый микрокулон, тогда… – он отвернулся и помолчал, – тогда боль станет невыносимой. – Он взял мою левую руку, проверил число на счетчике и присвистнул: – Ого! 196. Слава богу, ты сразу перестала говорить. Еще несколько слов, и ты получила бы целый микрокулон!
Ей-богу, наши с Патриком представления о том, что такое «невыносимая боль», весьма различны!
Он все продолжал говорить, а я, молча прижимая пакетик с мороженым горошком к округлому пятну ожога, не сводила глаз с закрытой двери, за которой спала моя дочь. Там же сидели и мальчики – на этом настоял Патрик, желая быть уверенным, что, проснувшись, Соня не испугается и снова не начнет кричать. Никому не хотелось повторять номер «электрическая женщина»; и уж точно никто не хотел, чтобы исполнительницей главной роли в этом номере стала пятилетняя малышка.
– По-моему, в данном случае случилось вот что, детка. – Патрик снова попытался объяснить мне возникшую трагическую ситуацию. – Ты, должно быть, говорила и бежала так быстро, что этому проклятому устройству было за тобой не угнаться. – Я заметила, что глаза его полны слез. – Я намерен завтра же утром кое с кем серьезно об этом поговорить. Обещаю. Господи, мне так жаль, что с тобой все это случилось!
Мне понадобилась лишь какая-то доля секунды, чтобы представить себе, как электрический разряд швыряет мою крошку со стула на пол и она никак не может понять, почему ей так больно. При одной лишь мысли об этом внутренности мои точно залило жидким огнем. И с тех пор я стала действовать по принципу Павлова, сфокусировавшись главным образом на вознаграждении, как если бы дрессировала собаку. Тогда мне казалось, что так будет лучше.
И вот сегодня во время этого странного общения за обеденным столом я начинаю понимать, что незачем было так стараться и все это скрывать от Сони.