Голоса времен.

Амосов Николай Михайлович

Отношения с помощницами хорошие. Дистанция соблюдается, они меня "на вы" я их на ты". Кабинета у меня нет, все собираемся в ординаторской. В девять вечера делаю вечерний обход со своей дежурной. Ольга или Наталья сидят допоздна. На мои именины, 6 декабря, Лида устраивала "приём".

Так шла жизнь: в центре всего - работа, около неё - общение. Плюс к этому командировки в районы.

События? Значительных внутренних не помню, разве что отмену карточек в декабре 1947 и обмен денег - для нашей компании безболезненно, накоплений не сделали.

Но было много разговоров о потерях спекулянтов и плутнях начальства. После реформы Брянские магазины враз наполнились товарами. Икра в бочках стояла! Бум, к сожалению, был скоротечный.

К компаниям по займам привыкли. Снижения цен приветствовали.

В первый год, в августе дали отпуск. До этого шла переписка с Борисом - личная , с профессором Цимхесом - по диссертации. Он уже в Горьком работал. Приглашал приехать, обсудить.

Ленинград. Борис ещё служит в Ориниенбауме, подполковник, в морской форме. Специально приехал принимать гостей. Коммунальная квартира, на шесть хозяев, большая комната, разгорожена шкафом и ширмой: спальня, столовая, кабинет. Окошко узкое - темно.

Не в этом дело. Борис обрёл семью. Рассказывает.

– Надежда-таки меня достала! (Надежда - врач на родине, у отца. Была любовь). Как мой роман с генеральшей (писал мне раньше), погорел в 40-м, я и затосковал. Тут Надя в Ленинград прикатила, прописалась, начала меня утешать, старое вспомнили и сошлись. Оженила молодца! Когда война началась, меня отправили на "Ориенбаумский пятачек", начальником санчасти. Там был настоящий ад, расскажу потом.

Замечу сразу, "за рюмкой". Боря начал сильно попивать:

– Единственное спасение.

Было у них второе спасение, только он слабовато реагировал - дочка Маха, двух лет. Чудное дитя, Лида умилялась, а я не оценивал. Не созрел ещё.

Семью вела Надежда, очень энергичная. Борис смахивал на квартиранта - из части приезжал не часто, не мешался в хозяйство, книжки читал. Успел уже поссориться с Партией.

– Вора-начальника разоблачил. Матросов обкрадывал. Добился -исключили. Да нет, не заблуждайся, через полгода восстановили.

Но от социализма мы с Борей пока не отказались.

Ходили с Лидой в Эрмитаж. Третьяковскую галерею и Пушкинский музей я уже знал, а в Эрмитаже не был.

Неделя прошла хорошо. Приятно и полезно.

Потом поехал в Горький по делам диссертации. Там у меня была "база" - наш госпитальный патологоанатом Туров. Мы с ним в Калуге очень подружились. Он вскрывал мои "проколы": в Егорьевске - газовую , в Калуге - умершего от анестезии.

Ходил в город, вспомнил 37-й год, дядю Павла.

Давид Лазаревич Цимхес в Горьком заведовал кафедрой. Принял меня дома, хорошо. Обиды, что сбежал от него в сороковом не держал. Рассказал ему эпопеи с тремя диссертациями. Просмотрел рукопись. Обсудили.

Только не тяните!

С тем я поехал в Ярославль, а Лида за это время съездила к маме.

Дела в Ярославле: никаких сведений о дяде Павле не было.

Сына Сережу летом 41-го убили в первом же бою. После войны тетка оклемалась. За мужа её не преследовали. Даже работала в райсовете ответственным секретарем. В работе "нашла себя". В партию вступила! Так странно устроена жизнь.

... ... ...

Снова пошла брянская жизнь.

Работа по доработке диссертации заняла три месяца. Цимхес представил ее к защите, как от своего бывшего аспиранта. Машина в институте завертелась и в мае 1948 года получил телеграмму: "Срочно приезжайте на защиту".

Так волновался, что даже острая экзема обсыпала... всякие места.

Защиты никогда не видел - Архангельску они не позволялись.

Приехал утром. Зашёл в канцелярию, ознакомился с отзывами оппонентов. Один - топографоанатом, второй - хирург. В последующем, даже очень знаменитый, Н. Н. Блохин, онколог, депутат и президент АМН.

Понятия не имел как речь держать. Сидел на откосе и приготовился... на 40 минут! Когда после спросил секретаря, она в была ужасе.

– Двадцать и ни минуты больше!

Всё прошло хорошо. Оппоненты работу похвалили: "Фронтовик!" Нет, ордена и планки я не цеплял, не хвастал. И Цимхеса похвалили за ученика. А что? Законно. Мог и не признать.

... ... ...

Летние отпуска из Брянска, когда и куда ездили, в памяти начали путаться. Значения не имеет. Но, лето 1948 года помню - были в санатории в Ялте. Впервые на юге: море, набережная с пальмами. Плохой курортник - плавать не умею. Но Лида лежала бы на солнце сутками, если бы светило.

Главное было в другом, съездили в Старый Крым, это городок по дороге на Феодосию, родина Грина. Там жила тетя Катя и двоюродная сестра, тоже Катя (с другими сестрами в детстве дружил, а позднее контакта не было).

Встретили хорошо, как иначе? С теткой не виделись лет двадцать. Катюшка - фельдшер, разведённая, бездетная, домашняя женщина, хлопотунья. О тете Кате совсем кратко - уверовала в Бога после убийства сына в 41-м.

Дом, на главной улице, вполне приличный. Его купил Толя, брат трёх сестер. Он плавал электриком на китобойной флотилии. Купил дом, чтобы деньги не пропить и передал тётке. Много приятного с ним связано.

А тогда, в 1948, мы прожили два дня, я выслушал доклады о родственниках и уехали, пообещав вернуться через год.

Отпускные дела последующих годов: одно лето жили у Елисеевны в Харькове. Довольно скучно. В другое - поехали дикарями в Сочи. Сняли комнату. Выдержал дней десять, вернулся к операциям.

В 1950, в июне, купил "Москвич 401". Машины продавали свободно, стоили дёшево: Москвич 900 р. ( зарплата, с кандидатской, была уже 400).

За машиной поехали втроём: шофер, Лида и я. До того за руль никогда не садился, хотя мечтал поездить. На шоссе Москва - Симферополь было свободно, за тот день я и научился. В Брянске "по блату" выдали права.