Голоса выжженных земель
Шрифт:
На ворота накатил первый вал мутантов, и колонны, словно волнорезы, разбили его на несколько ручейков. Слаженно заработали «калаши», собирая смертельный урожай. Одна, вторая, третья твари, вылетев за пределы парка, напоролись на свинцовый шквал и умылись кровью, обильно оросив ею пядь земли у самого входа в проклятый ЦПКиО. Но сзади напирало и бесилось целое море клыкасто-когтистого зверья.
«Никакого девятого вала не будет… — отстраненно подумал генерал, — пережить бы еще один».
На прицельный кинжальный огонь нарвалось еще полдюжины
— Стойте! Не стреляйте! — слабо подал голос раненый Гринько. Однако его услышали, и бойцы в полном составе недоуменно уставились на бредившего юношу.
— Не стреляйте, — повторил он настойчиво. — Они ничего не могут сделать… здесь…
Вольф и Никита переглянулись, девушка удивленно пожала плечами. Впрочем, раздумывать было некогда — по эту сторону парка уже показались новые хищники, и места сомнениям не нашлось — пришел черед говорить оружию. Еще одна атака оказалась отбита с огромным трудом — самый проворный зверь, похожий на дикую, невозможную смесь ощетинившейся иглами лошади и длинноногой свиньи рухнул прямо у ног генерала. Однако Генрих Станиславович успел отметить странность в поведении мутанта.
— Отставить огонь! — решительно приказал он. — Отходим. Девки, возьмите Славку, а я прикрою.
«Волчицы» поражено посмотрели друг на друга: поведение мужской половины отряда начинало их настораживать. Но ослушаться генерала было невозможно. Девушки подхватили обливающегося кровью Гринько и бодро потащили прочь от парка. Вольф, не отрываясь от застрявшей в воротах нечести, пятился следом.
Очередная волна мутантов выдавила сквозь арку сразу десяток представителей местной фауны, и те, не сделав и пары шагов за пределы парка, встали, как вкопанные, растерянно глядя по сторонам. Прилив за приливом выталкивал из ЦПКиО все новые порции бестий, но те, пересекая очерченную воротами и забором границу, становились беспомощными, мгновенно теряя агрессию и спесь.
Никитина требовательно взглянула на Славика, видимо не решаясь требовать разъяснений у генерала:
— Объясни!
Но силы уже оставили юношу, и он погрузился в беспамятство.
Подошедший Вольф, не обращая никакого внимания на Ольгу, приобнял Никиту и просто сказал:
— Спаслись. Можем идти с миром.
И, видя растерянность в поведении подчиненных, все же пояснил:
— Осьминог этот сра… пардон, девочки, несчастный, контролирует зверье только в определенном радиусе, кажется — как раз по границам парка. Там, — генерал махнул в сторону огороженной решетчатым забором территории, — он всесилен, здесь же головоногое чудо ничего поделать не может. Так-то. А Славик наш молодец,
Генрих чувствовал себя так, словно родился во второй раз. Да и то сказать, буквально несколько минут назад они все избежали смерти. Бледная старуха была совсем рядом, нетерпеливо заглядывала в глаза, требовательно звала за собой… «Ничего, карга, подождешь!»
Оля, бегло осмотрев рану Славика, сокрушенно покачала головой:
— Его нельзя тащить с собой, слишком большая кровопотеря. Нужен покой и срочное лечение.
Слова лейтенанта Никитиной — не только командира отряда, но и медика — прозвучали приговором. Вольф выругался. Ранение, даже не смертельное, обрекало молодого парня…
Ольга раскрыла вещмешок и извлекла полевую аптечку.
— Не бог весть что, но кое-какую помощь на первое время оказать смогу.
— Ты что, хочешь остаться? — Никита на миг опешила.
Девчонка по прозвищу Ураган развела руками:
— Его моя сестренка спасла. Разве я теперь вправе бросить?
Генерал в упор посмотрел на нее и медленно, выговаривая каждое слово, спросил:
— Оля, ты понимаешь, на что себя обрекаешь?
Ураган кивнула:
— Генрих Станиславович, я не смогу по-другому, даже если прикажете… Кроме Ленки, сестры, нет у меня никого. Не предам ее память. Простите… Да и рядом с парком вряд ли какая другая погань селиться будет, значит, прорвемся как-нибудь…
— Прорвемся, — еле слышно повторил старый офицер и тут же, отдавая честь храброму солдату, сурово и твердо произнес: — Рядовая Величко, приказываю вам любой ценой выжить и прорваться. Во что бы то ни стало!
— Слушаюсь!
Уходили без долгих проводов. Истекающего кровью парня и его «сестричку» оставили в подвале дома прямо напротив входа в ЦПКиО. На сердце у Вольфа было тяжело. «Что же ты, старый вояка, толком от бункера не успел отойти, а уже весь свой отряд растерял…»
— Генрих, не надо. — Никитина прижалась к нему и, казалось, читала тяжелые мысли. — Ты ни в чем не виноват. Я уверена, девчонки не напрасно положили свои жизни… Они бились за своего генерала. Сурового, жестокого, но уважаемого… И любимого. Для любого солдата честь — умереть за командира и правое дело.
— Знать бы еще, правое ли оно… Свергнутый горе-диктатор бежит, сломя голову, в неведомые дали…
Никита улыбнулась.
— Ты знаешь, горе-диктатор, когда я в тебя влюбилась?
Вопрос прозвучал непринужденно, даже с намеком на шутку, но на слове «влюбилась» голос ее немного дрогнул.
Вольф вздрогнул.
— Влюбилась? — произнес он севшим голосом.
Вот сейчас, когда все уже потеряно, когда ничего между ними не может быть — и не потому, что он слишком стар, а потому, что просто уже не успеется, — теперь она ему признается?! Почему не раньше, почему не в Бункере?!
Ведь сколько он смотрел на нее — но стеснялся приставать, не хотел из орла превращаться в старого козла. А она как-то все в неприступную играла. Всегда с ним сухо, официально…
И вдруг. На тебе: влюбилась…