Голова бога (Приазовский репортаж)
Шрифт:
— Стреляйте в них, — распорядился жучок. — Пусть знают, что мы их ожидаем.
— Лишь перевод пуль да пороха. Все равно будет недолет.
— Стреляйте, кому сказано.
Две сотни ополченцев, вооруженные чем попало, дали нестройный залп. Свинцовым градом пули обрушились в воду. Сверкнуло и загрохотало на английском корабле — ударило носовое орудие. Ядро взорвалось на склоне, едва заметно сотрясая твердь. Лейтенант сверился со своими записями, сделал отметку, дал распоряжение подбежавшему унтеру выставить задержку взрывателя.
— Битва за тело Гектора… — задумчиво проговорил жучок. — Что-то есть в этом.
Корабли, меж тем, начали менять курс, поворачиваясь бортами к берегу.
— Укрыться, залечь! — командовал жучок.
И огненный шквал ударил по краю кручи. Взрывы переворачивали телеги, рвали дерево дерево, словно бумагу. К доктору Эльмпту, разместившемуся поодаль, потащили первых раненых. Кому-то помощь врача уже была не нужна — невидящим взором смотрели они в светлеющие небеса.
— Почему не стреляете? — кричал жучок на лейтенанта. — Почему я вас спрашиваю?
— Слишком далеко. Дадим недолет. Спугнем! — отвечал тот, побелев словно лист бумаги.
— Сгною… — cлова эти он произнес устало, едва слышно и так вкрадчиво, что стало ясно: до человеческого взрыва осталось всего-ничего, какая-то ерундовина.
С кораблей ударили еще и еще, опустошая вершину кручи.
— Отходите, отходите! — командовал жучок.
Выходило, что блеф его не удался.
— Спускают шлюпки! — кричал кто-то дальнозоркий.
Скрипели шлюпбалки, от кораблей отчаливали десантные команды. На кораблях убрали паруса и потушили котлы, но ветер и инерция все еще влекла корабли к берегу, и, сверившись с таблицами, лейтенант кивнул:
— Ну, с Богом, начнем!
Ракетные станки ругнулись дымно и шумно. По небу пролегли белесые следы. Тут же со стоящих поодаль телег начали снимать новые ракеты, устанавливать на пусковые станки.
Первый залп лег с недолетом до пароходофрегатов, но накрыл лодки. Ракеты взрывались в воздухе, в воде, поднимая волны, переворачивая шлюпки. Одна вонзилась в двенадцативесельный катер, и матросов с командой морской пехоты расшвыряло словно кукол.
Взяв прицел выше, ответили пушки с английского фрегата.
Горячее ядро попало в одну телегу. Ее взрыв был страшен. Ракеты, телега, лейтенант и обслуга просто испарились, оставив воронку глубиной в полсажени. Потом на этом месте поставили обелиск, но тогда на это мало кто обратил внимание.
— Есть! Попали! — кричали солдаты.
То было видно и без криков. Ракета вонзилась под фальшборт, после раздалось несколько взрывов, борт корабля затянуло дымами, заплясали огни пожара. Подняв пары, корабли выходили из боя, оставшиеся в шлюпках подбирали менее удачливых товарищах.
И англичане и русские задробили стрельбу.
На круче от радости кричали выжившие, стонали раненые, молчали мертвецы.
— Где машина?..
Аркадию повезло — его не ранило, а лишь контузило, и он слышал с трудом. Поэтому жучку пришлось повторить:
— Где греческая машина?..
Юноша указал вниз, туда, где все еще пылал пожар. Ночью и в утренних сумерках огонь, отраженный в небесах, было видно за двадцать верст. Дым же, что поднимался еще целый день, говорят, заметили и вовсе через море — с Кубани.
По-прежнему сжимая оружие в руках, спустились вниз.
Растащили бревна, бросая их в сторону прибоя. Волны захлестывали золу, образуя пар и дым, а, после, отступали. Берег стало невидно с моря, и эскадра ушла мористей, скрывшись скоро за горизонтом. Более их в этих краях не видали.
В чаду ходили одуревшие люди, порой они окунали головы в морскую воду, или напротив, поднимались на кручу, вдохнуть свежего воздуха. Ветра как на зло не было.
На пожарище стояла такая жара, что на пуговицах мундиров полицейских слезала позолота, а сами люди становились красными словно американские индейцы. В золе нашли крохотный пистолет Аркадия. Щечки на нем сгорели, однако же механика, позже почищенная и смазанная, работала без осечек. Нашли и барабанную винтовку доктора Эльмпта. Злоумышленники держали ее снаряженной, и порох разворотил каморы в барабане.
Еще меньше повезло греческой машине. В сарае рядом с ней стояли бочки не то с жиром, не то с дегтем, коим смолили лодки, и бронза изрядно покоробилась, а местами и сплавилась. Лицевая плоскость, ранее покрытая циферблатами, сейчас представляла ровную поверхность. И лишь оставалось догадываться, что творилось внутри.
Нашли тело Николая — его мундир изрядно истлел, но тело опознали по Георгиевскому кресту и пуговицам. Над телом зарыдал отец, он слал проклятия англичанам, обещал кару Небесную и от себя лично.
Страдания отца были просты и понятны. Не было нужды воевать с мертвыми.
«Уже пусть Николай останется для всех героем», — думал Аркадий.
Но не тут-то было.
— А ведь мы так и не узнали, кто был, пся крев, шпионом, — задумчиво заметил Ладимировский.
— Ах да, — очнулся жучок. — Мне, видимо, придется арестовать следующих господ…
Это было уже слишком: неужто и из могилы Николай будет портить жизни сравнительно добропорядочным гражданам?..
— Нет нужды в арестах, — сказал Аркадий. — Шпионом был Николай Рязанин. Потому он и оказался внизу, рядом с машиной. Я убил его. А гусар в форме Александрийского гусарского был связным.
— Чем докажете? — сказал жучок. — Вы, безусловно, вне подозрений. Однако такое заявление требует доказательств.
— Я убил его пером. Немецким писчим патентованным перышком. Оно сейчас в его голове, если не сплавилось.
Он говорил еще, пересказывая разговор в сторожке, приметы, улики, по которым стоило бы догадаться раньше. Говорил как в тумане, и не видел, как поднялся и бросился на него с кулаками городничий. Не видел, как два квартальных надзирателей успели схватить обезумевшего родителя.