Голова королевы. Том 2
Шрифт:
Босвел взглянул в окно и увидел, как принц-супруг въехал в ворога замка. Босвел топнул ногой, на его лбу от бешенства налились жилы.
— Клянусь Богом, — сказал он, — такое издевательство королева Шотландии не должна стерпеть. Это подлое лицемерие! Граф Леннокс заслуживает казни за свое письмо. С вами — королевой — играют, словно с влюбленной девчонкой!
— Успокойтесь, — ответила королева, — быть может, болтают, что я сама вынудила жестоким обращением Дарнлея покинуть меня. Но пусть он осмелится сделать мне хоть один упрек, тогда я отвечу ему так, как следует; тогда суду придется разобраться, кто из нас виноват!
Королева приказала немедленно созвать Тайный совет и попросить французского посланника присутствовать на заседании.
Когда собрались все лорды, то пригласили и Дарнлея. Слух, будто он сбежал, уже распространился среди всех. Дарнлей знал, что королева получила письмо его отца, он не осуществил намерения сбежать и поэтому мог сказать, что надежда примириться с Марией удержала его в Шотландии. Этим он рассчитывал дать доказательство, что не замышляет никакой измены.
— Ваше высочество, — начала Мария, и уже ее холодный, строгий тон заставил его вздрогнуть, — мы поставлены в известность, будто вы замыслили оставить Шотландию и поискать себе убежища во Франции. Я не хочу спрашивать французского посланника, не завязывали ли вы с ним таких переговоров, которые могут быть сочтены государственной изменой, равно как не хочу допытываться о том, что заставило вас отказаться от своей мысли. Я остановлюсь на одном: вы собирались тайно покинуть страну и принимали меры к обеспечению побега. Ваше высочество, если вы таили при этом какую-либо преступную мысль, то я не смею и не могу ставить вам это в укор, так как вы отказались от нее вполне добровольно. Но я требую ответа, что привело вас к подобной мысли? Мы, к сожалению, уже испытали, что некоторые из наших подданных пустились на открытые мятежные деяния, так как хотели добиться того, чего им не присудил бы никакой суд в стране. Но то, что вы, наш супруг, искали средств к тайному побегу, что вы могли хоть на миг подумать об этом, служит уже обвинением против вас и заставляет предполагать, будто мы лишали вас приличествующих вам прав и защиты. Предъявите Тайному совету ваши обвинения! Мы готовы защищаться против каждого обвинения и представить законные доказательства, но потребуем также, чтобы их проверили и указали нам, как мы должны поступать, чтобы быть справедливыми по отношению к самим себе.
Дарнлей смущенно молчал. Он чувствовал, что всякие обвинения приведут только к тому, что Мария публично напомнит о его старых грехах и потребует наказания за них. Мог ли он жаловаться на отставку от государственных должностей? Мог ли он обвинять Марию в презрительной холодности обращения? Он видел расставленную ему ловушку. Каждое обвинение могло обрушиться против него же самого, и процесс, которого он потребовал бы в свое оправдание, раздавил бы его!
Дарнлей молчал. Лорды тоже обращались к нему с вопросами, но он ничего не отвечал им. Тогда французский посланник объявил, что, собираясь бежать, Дарнлей обрек на нарекания либо свою собственную честь, либо честь королевы. И спросил, может ли он привести обоснованную мотивировку бегства или не даст никаких убедительных объяснений своего поступка.
У Дарнлея не хватило духа привести свои основания. Он заявил, что королева не давала ему никаких оснований для бегства, и Мария, добившаяся своего, объявила, что вполне удовлетворена таким ответом; теперь она была свободна от всяких нареканий, и Дарнлей мог бежать или оставаться, как ему угодно.
Благодаря этому отношения между супругами стали еще хуже, чем прежде, теперь Мария пренебрегала даже внешними формами общения с супругом. Дарнлей заявил, что не желает больше встречаться с ней, и отправился в Стирлинг, но принялся писать оттуда письма, в которых снова стал угрожать бегством. Словом, благодаря своей нерешительности, он все более и более становился достойным всяческого презрения.
На юге между дворянством возникли раздоры. Мария отправилась туда вместе с Мюрреем, чтобы наказать нарушителей мира, и делала по тридцати шести миль в день. Подобное напряжение в связи с известием, что Босвел в сражении с разбойником Джоном Эллиотом был ранен, привело ее к опасной болезни. Она навестила Босвела и, потрясенная страданиями любимого человека, упала в обморок, изнуряющая лихорадка приковала ее к постели, и уже стали бояться за ее жизнь.
Известие о болезни Марии дошло до Дарнлея, он поспешил приехать, но вернулся, не повидавшись с ней, так как узнал, что ее состояние улучшилось.
Однако лорд Лэтингтон открыто говорил, что сердце Марии готово разорваться при мысли, что ее супругом должен оставаться Дарнлей.
Лэтингтон состоял в родстве с большинством тех заговорщиков, которые убежали после убийства Риччио. Он совершенно правильно думал, что королева все простит, если ее сердцу дадут возможность проложить дорогу к счастью. Он переговорил об этом с Босвелом и увидел, что тот выказывает готовность содействовать прощению заговорщиков, если за это они освободят королеву от ее супруга. Когда же Лэтингтон представил королеве свой план, то она объявила, что согласится на него только в том случае, если развод произойдет по закону и не причинит вреда правам ее сына. Однако это было невозможно, так как разводу должен был предшествовать скандальный процесс, поэтому Лэтингтон намекнул, что заговорщики найдут и другие средства освободить ее от Дарнлея.
— Но не такие, — строго возразила королева, — которые могли бы задеть мою честь, иначе я откажусь от короны и уеду во Францию.
Когда Босвел узнал, что королеве предложили пустить в ход крайнее средство, то он заключил с Лэтингтоном, Гэнтли, Эпджилем и сэром Бальфуром союз, целью которого было убить принца-супруга, так как он был врагом дворянства, тираном и оскорбителем королевы.
Уступая настояниям Босвела, Мария разрешила вернуться бежавшим лордам, которые были изгнаны за убийство Риччио. Все, кроме Дугласа, были помилованы. Это одно уже заключало в себе смертный приговор Дарнлею, так как он вдвойне предал этих людей.
В панике он убежал в Глазго и там заболел оспой. А тем временем Босвел вербовал убийц, злоупотребляя при этом именем королевы, и привел Марию в крайнее раздражение, сообщив ей, будто Дарнлей замыслил похитить сына, чтобы править от его имени.
Несмотря на это, Мария все-таки отправилась в Глазго, чтобы навестить больного супруга. Хотела ли она еще раз испытать свое сердце и защитить его против надвигающейся опасности, или же она хотела присутствовать при мести и видеть, как он заплатит за пролитую кровь Риччио?
Когда королева приехала в Глазго и явилась к больному, то стала горячо упрекать его за новый заговор. Дарнлей отрицал соучастие в нем и рассказал ей, что, наоборот, заговор составлен против него самого, но он не может поверить, чтобы она, его родственница и супруга, таила злые намерения против него. По его словам, ему для подписи предложат документ, и если он не подпишет, то смерть его предрешена.
— Но я дорого продам свою жизнь! — грозился Дарнлей.
— Тот, кто захочет убить меня, должен будет напасть на меня сонного!
Мария принялась успокаивать Дарнлея.
— Не бойся ничего! — сказала она. — Хотя ты очень глубоко обидел меня, но я никогда не забуду, что наслаждалась счастьем в твоих объятиях.
— Мария! — оттаял Дарнлей, и его глаза наполнились слезами. — Неужели ты могла бы простить меня? Я стерпел все твои наказания во искупление моей вины, я все перенес, так как надеялся тронуть твое сердце. И сейчас я мог бы бежать, но надежда на тебя удержала меня здесь.
Мария горько усмехнулась: она знала, что все его бегство было только комедией. Она пришла к нему, движимая чувством, а он хотел выклянчить ее милость, хотел снова заманить в сети то самое сердце, которое предал! Если у него была хоть искорка искреннего чувства к ней, то он не смел надеяться ни на что, кроме прощения.