Голова королевы

Марстон Эдвард

— Сэмюеля Раффа?

— Зло в человеческом обличье! Хитрый мерзавец! Но он встретил достойного соперника в лице нашего дорогого Николаса. Рафф так умно все устроил, что мы сначала даже не заподозрили его. Только Николас смог разгадать его коварный замысел. — Фаэторн похлопал Николаса по плечу. — Ты заслужил доверие злоумышленника и заставил его поверить, что боишься угрозы извне. Рафф решил, что ты ни о чем не догадываешься. Оставалось лишь дождаться, когда он покажет свое истинное лицо.

— Кажется, я начинаю понимать, — протянул Худ. —

Ты специально попросил включить в пьесу сцену казни.

— Да, Эдмунд. Поручив Сэмюелю роль палача, мы точно знали, как и когда он нанесет удар. И с помощью Дика приготовили крючок, на который преступник просто не мог не клюнуть.

Немного обидевшись, что его не посвятили в план. Худ тем не менее тепло поздравил коллег. Но еще одна деталь осталась невыясненной:

— А как же похищение «Победоносной Глорианы»?

— Я долго ломал голову, — признался Николас. — Когда у меня украли мой экземпляр пьесы, я решил, что удар направлен на «Уэстфилдских комедиантов». Но зачем Раффу и его сообщнику срывать спектакль, если в их интересах было способствовать нашему успеху?

— Действительно! Что же за этим стоит? — спросил Худ.

— Религия. Пьеса прославляла победу над испанской Армадой и поражение католиков. «Победоносная Глориана» оскорбляла их веру. Вот почему они попытались провалить премьеру.

— Никто не может помешать «Уэстфилдским комедиантам»! — высокопарно заявил Фаэторн. — Мы расстроили коварный заговор против нашей королевы и оказали отечеству неоценимую услугу. Но мы еще не закончили. Джентльмены, сегодня вечером мы играем перед ее величеством. Так давайте же приготовимся к величайшему моменту в истории труппы. Дик Ханидью показал нам пример, а теперь нас ждет еще один триумф!

«Верноподданный» имел ошеломительный успех. Сюжет получил дополнительный резонанс после неудавшегося покушения и идеально совпал с настроениями публики. Двор пережил необычайные и волнующие впечатления, и сейчас в Ричмондском дворце царило невероятное возбуждение — присутствующие на все лады восхваляли пьесу.

Но более всех оживилась сама Елизавета, которая восседала на троне в прекрасном расположении духа. Одетая по испанской моде: темный лиф платья, пышный воротник-раф, атласные рукава, богато декорированные лентами, жемчугом и драгоценными камнями, — сегодня королева была как никогда прекрасна. На шее красовалось тяжелое жемчужное ожерелье, грозившее оборваться под собственной тяжестью. От королевы исходило сияние, которое, как и подобает, затмевало всех придворных.

Чтобы заменить Раффа и утешить плачущего навзрыд Таллиса, Николас Брейсвелл сам сыграл крошечную роль палача. Четко вымеренным взмахом топора он отрубил восковую голову, которая соскочила с плахи и покатилась по полу. Эффект был поразительным. Зал на целую минуту замер, а потом взорвался аплодисментами. Продемонстрировав голову предателя, Николас ушел со сцены и снова занял свое место.

Ричард Ханидью уже исполнил свою роль и

теперь стоял с остальными в гримерной, лишь изредка поглядывая на сцену. Уэстфилдцы были в ударе. Музыка отличная, костюмы превосходные, сам спектакль просто замечательный. Мартин Ио в роли герцогини миланской вызвал бурный восторг, Барнаби Джилл заставил зрителей хохотать до упаду, а Эдмунду Худу отлично удался его престарелый судья.

Восхитительный Лоренцо вызвал трепет у дам. Леди Розамунде Варли, которая присутствовала на представлении вместе с супругом, оставалось лишь любоваться им и горестно вздыхать. Бывший поклонник уже не обращал к ней свои монологи. Нет, он адресовал свои слова более важной персоне. Лоренцо играл сегодня для королевы и отечества.

По просьбе Фаэторна Худ в последний раз переписал заключительное двустишие. Теперь в нем говорилось о разоблачении Сэмюеля Раффа. В устах Фаэторна, когда он обратился к государыне, звучало торжество:

И вырвал я из рук предателя губительный топор. Сдержав его неправедный напор.

Шквал аплодисментов.

Лорд Уэстфилд купался в лучах славы. Труппа помогла своему владельцу добиться расположения ее величества. По той же причине граф Банбери сидел с кислой миной, вяло аплодируя. Уэстфилдцы одержали победу во всех смыслах, его собственная труппа канула в безвестность.

Несколько раз поклонившись публике, актеры собрались в артистической уборной. Их охватил восторг. Такого успеха не ожидал никто.

Фаэторн бросился к суфлеру:

— Хватит отсиживаться в углу, Ник! Нет времени на размышления, сердце мое! Ее Величество хочет оказать нам особую честь: она желает познакомиться с основным составом труппы. Займись, Ник, да побыстрее.

— Кого же позвать?

— На твое усмотрение. Обычно ты хорошо справляешься.

Николас быстро собрал ведущих актеров, убедившись, что достойное место нашлось и для Ричарда Ханидью. Елизавете помогли подняться на сцену, и Лоуренс, не переставая лебезить перед королевой, представил ей всех по очереди. Она похвалила Эдмунда Худа за отличную пьесу и Барнаби Джилла за уморительные шутки и гримасы. Когда Елизавета лично обратилась к Ричарду Ханидью со словами благодарности, мальчик чуть не умер от счастья. Он ничего не мог ответить, просто открыл в восхищении рот и не верил, что стоит рядом с самой королевой Англии. Его актерский талант помог спасти Елизавету от покушения, но теперь попытка сыграть роль королевы казалась мальчику неслыханной дерзостью.

Лоуренс Фаэторн, никогда не страдавший от ложной скромности, без колебаний приписал себе чужие заслуги, дабы войти в историю как верноподданный ее величества в мыслях, на словах и на деле. Создавалось впечатление, будто лишь ему одному принадлежит заслуга, что голова королевы осталась на ее плечах.

А Николас Брейсвелл тихонько стоял за кулисами.