Голова, полная призраков

Тремблей Пол Дж.

Мама сказала:

– Успокойся, Мерри, речь не о тебе.

– А что, собственно, плохого в этом, Марджори? Объясни, пожалуйста, – произнес папа. Мы понимали, что он не сердится, поскольку он всеми силами старался показать, что не злится.

– Все плохо.

Мама и папа переглянулись. Марджори умудрилась сделать так, что родители снова были заодно.

– Сегодня была тренировка?

– Изящный уход от темы разговора, пап.

– А что такого? Просто интересуюсь.

– Я сегодня была на приеме.

– А. Точно. Прости. – Раздражение

сразу же отпустило папу, и он вжался в стул. – Как все прошло?

Тогда я абсолютно не понимала, о чем они говорят, и неведение сильно нервировало меня.

– Просто великолепно. – Поза и положение Марджори остались прежними, а вот голос ее ослаб и как бы улетучился куда-то, будто она вот-вот заснет. Но затем она повернулась ко мне и сказала: – Папа хочет, чтобы мы все помолились за то, чтобы когда-нибудь оказаться на небесах.

Я снова проверила, на месте ли ее письмо, и пообещала себе усилить меры безопасности в спальне. Может быть, стоит подумать о детской присыпке на полу, чтобы отслеживать следы чужих ног.

Папа заметил:

– Вот это было ни к чему. Вообще, мама права. Мы можем обсудить это в другой раз…

– Мы поели, мы попили, червячка мы заморили, – сказала Марджори. Затем она засунула себе полпорции спагетти в рот, шуточно раздвигая набитые пастой щеки. Но никто не смеялся. Спагетти и соус вываливались у нее изо рта и стекали по подбородку вниз, обратно в тарелку.

Мама и я одновременно воскликнули:

– Марджори, ты ведешь себя отвратительно!

– Фу, гадость!

– Слушайте, я всегда старался уважать вас всех и не навязывать вам мою веру, так что…

– Пытаясь заставить нас молиться?

– Ну и что с того!.. Вы должны уважать мою веру! – Папин голос теперь гремел громче, чем прежде его же барабанящие по столу руки. В груди у папы будто бы был запрятан рупор, от которого трещали стены и трясся фундамент. Он опустил голову и нацепил на вилку пасту.

Мне сложно было понять, что думает обо всем этом мама. Обычно она не давала папе спуску за крики, и он сразу же извинялся перед нами. Сейчас же, не нарушив нашего общего молчания, мама сидела, опершись подбородком на сложенные руки, и смотрела на Марджори.

– Пап, а мы на самом деле говорили о рае сегодня. На приеме. – Марджори вытерла лицо тыльной стороной руки и подмигнула мне.

Папа перестал брать меня в церковь, когда мне исполнилось четыре года. Все, что осталось в моей памяти от этих походов, – это скука, деревянные скамьи и большой холм за церковью, с которого мы обычно скатывались на санках. Поэтому небеса были для меня туманной карикатурой из запутанных образов, тиражируемых в массовой культуре: пышные облачка, арфы, крылатые ангелы, золотой солнечный свет, огромная рука, предположительно принадлежащая гигантскому человеку по имени Бог со струящейся белой бородой. Для меня рай был неизведанным местом, о котором в школе иногда говорили ребята, рассказывая об отправившихся туда умерших бабушках, дедушках и домашних зверушках. Я не понимала, что это, к чему это. Да и не особенно хотела разбираться в этом.

Марджори спросила папу:

– Я могу задать тебе тот же вопрос, что и доктору Гамильтону?

– Конечно. – Папа размазывал еду по тарелке, как обиженный полученным нагоняем ребенок.

– Ты же веришь в рай?

– Да, искренне верю, Марджори, и…

– Подожди, я еще не добралась до моего вопроса. Так вот, веришь ли ты, что в раю нас ожидают желающие разделить с нами вечность близкие люди – вернее, их призраки, духи и все такое?

– Да, но…

Марджори сказала:

– Подожди. – Она хихикнула. – Это все еще не мой вопрос. Как ты можешь быть уверен, что духи твоих любимых людей в раю настоящие?

– Я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Я спрашиваю, как ты можешь знать точно, что ты говоришь именно с призраком твоего отца, а не с каким-нибудь демоном, прикинувшимся им? Что если демон идеально изображает дедушку? Разве это не было бы ужасно? Представь себе: ты сидишь в раю с тем, кого принял за дедушку. Дух похож на него, говорит, как он, и ведет себя, как он, но можешь ли ты быть совершенно уверен, что это именно дедушка? Проходит все больше и больше времени, и ты понимаешь, что никогда не сможешь быть уверен в этом. Ты никогда не сможешь быть уверен, что и все остальные духи вокруг тебя не спрятавшиеся под чужой личиной демоны. И твоя измученная душа будет вечно находиться в этих сомнениях, в ожидании того, что в какой-то момент вечности ты заметишь страшную, жуткую перемену в лице обнимающего тебя деда.

Марджори поднялась, прижимая к груди стакан с водой. Ее подбородок был красным от соуса для спагетти.

Сидя за маленьким круглым кухонным столом, я взглянула на маму и папу, которые смотрели друг на друга так, будто бы они не узнавали никого из присутствующих. Никто не проронил ни слова.

Марджори медленно покинула кухню. Мы вслушивались в звуки ее шагов, удалявшихся в глубь дома и затем наверх, в ее комнату. Наконец, мы услышали хлопок ее закрывающейся двери.

Глава 7

Я проснулась от звуков рекламы местного автосалона в 23:30. Кто-то орал: «Приходите к нам, цен ниже ни у кого не найдете!» Я положила мой будильник-радио под подушку, чтобы меня не застукали родители.

В коридоре и спальне свет не горел. Это означало, что родители все выключили и уже отправились спать. Их спальня была прямо напротив комнаты Марджори. Дверь в их комнату была закрыта. За этими спальнями, на другом конце коридора была застекленная терраса. Через окна пробивался свет уличного фонаря.

Пол в коридоре холодил мои босые ноги, поэтому я шагала на пятках с завернутыми кверху пальцами ног. Я решила не тащить с собой книжку Скарри. Дверь Марджори была слегка приоткрыта. Из комнаты доносилась тихая фоновая музыка. Сквозь дверную раму проливался мягкий свет. Я не постучалась, а просто легонько толкнула ее массивную дверь.

Она сказала:

– Закрой дверь за собой. Тихонечко.

Я затворила дверь, повернув ручку с осторожностью взломщика сейфа.

В комнате был зажжен только ночник, который подсвечивал кровать Марджори. Мне пришлось прищуриться и поморгать, чтобы глаза привыкли к полутьме.