Голова
Шрифт:
— Где тут платят за вход в маскарад? — спросил кто-то у Терра, который стоял в качестве зрителя, прежде чем войти самому. Необычное скопление народа заинтересовало его. Сам ли Ланна организовал это? Или он явился жертвой более или менее преданных приверженцев, которые внушили ему, будто его удавшийся дипломатический блеф воодушевил нацию? Не собирается ли он говорить из окна? Это приятное занятие могло войти в привычку.
— Прошу не забывать о почтении к господину рейхсканцлеру! — резко сказал Терра, обернувшись.
Из толпы выступил молодой человек.
— Гедульдих, —
Терра взглянул на него; молодой человек был миловиден, нежные краски, блестящие глаза, черные кудри под шляпой, которую он приподнял не без изящества. Выразительный рот произнес:
— Господин Терра! Вы, наверное, тоже много раз решали про себя, что дальше так продолжаться не может.
— Ошибаетесь, мой юный друг. Наша правительственная система, — а вы, очевидно, говорите о ней, — самая благополучная во всем мире. Вам бы следовало усвоить это убеждение хотя бы потому, что изменить ее вам не удастся.
— Таким точно я вас и представлял себе, — сказал молодой человек.
— Билет за вход в маскарад вы оплатите долгими трудами и в один прекрасный день тоже примете в нем участие. Наша система каждому позволяет обогащаться… — Он взглянул на вдумчивый лоб юноши. — Уму она оказывает должный почет.
— Господин тайный советник, — вы ведь тайный советник, господин Терра? — сейчас вы отнесетесь ко мне благосклоннее. — Все та же насмешка, в каждом звуке задор, но сколько юношеского обаяния! Терра словно увидел лоб Мангольфа и свой собственный рот когда-то, в начале всех путей.
— Ну? — произнес он.
В этот миг наверху, в окне зала заседаний, поставили канделябр. Терра застыл с раскрытым ртом. Ланна собирается говорить! В переднем ряду у решетки кто-то попробовал выкрикнуть приветствие; слабая попытка, — никто не поддержал ее. Прошло несколько томительных минут, потом канделябр убрали. Терра облегченно вздохнул и вслушался в слова юноши.
— А разницу он мне не выплатил.
— Какую разницу?
— Да ведь я же вам говорю — разница между тем, что нам стоили голоса, и предварительной правительственной сметой.
— Какие голоса?
— Избирателей, разумеется. Вы, должно быть, не расслышали, что мы с вашим сыном работали избирательными агентами от правительства, — говорил юноша посреди скопища избирателей. Терра немедленно отвел его в сторону.
— Мой сын обидел вас? Чего вы требуете за это? Поскорее, — я спешу.
— Не расточайте зря своего презрения, господин тайный советник! — сердитый молодой голос, задор стал злобным, и при этом ни намека на стыд. — Я брал грязные деньги от вашего государства, чтобы на них подготовлять революцию.
— Которая лучше всего осуществляется с помощью консервативных выборов, — подытожил Терра.
— Этого вы еще не понимаете, у нас другая точка зрения. Оставим этот разговор, — не унимался юноша.
— Я жажду узнать поколение моего сына.
— Случай к тому представится скорее, чем вы думаете, — вставил юноша.
— И много среди вас вымогателей?
Тут юноша задрожал. Он был бледен как мел и весь дрожал в своей бессильной гордыне.
— Вы никогда не знали,
— Это действительно никогда бы не могло произойти со мной, — подтвердил Терра, расхохотавшись. Но он вгляделся в фигурку, в которой за бедностью чувствовалась претензия на элегантность, и смягчился.
— Для большинства главное в жизни — наслаждение, во главу угла у них поставлено удовлетворенное тщеславие. Таков мой сын, который, по-видимому, унаследовал эти качества от меня. У вас, по вашим словам, дело обстоит иначе. Но все-таки вам сперва следует подумать о себе, а потом, если хотите, и об идее. Я попытаюсь устроить вас на место. Это ведь лучше, чем возместить вам деньги, которые мой сын… заработал. Где вы живете?
— Ваше предложение мне подходит. — С видом делового человека юноша достал из бумажника карточку, изящно откланялся и удалился твердым шагом. Терра ступил на порог сияющего огнями дома и на смирнскую дорожку.
Наверху гостей принимал дворецкий, личность при треуголке и шпаге. Канцлер в первой гостиной пожимал всем руку. К Терра он обратился со словами: «Я обещал вам, что вы будете довольны», — а сам при этом сиял, как и его дом, не хватало духа противоречить ему. Его удача расточала чары, перед ней склонялась титулованная и богатая толпа и даже дипломаты, которые кляли эту самую удачу; притянутый ее чарами, русский посол стоял возле Ланна, и они вместе встречали людской поток.
Он катился из желтой, через зеленую в красную гостиную, там находилась дочь рейхсканцлера; из зимнего сада неслись приглушенные звуки струнного оркестра. Оттуда поток заворачивал; буфет был в зале заседаний, позолоченном гигантском помещении в два света. И оно было полно! Ланна широко раскрыл свои двери, даже высшие слои буржуазии получили доступ. Не принятые при дворе промышленные круги могли здесь соприкоснуться с миром узаконенной власти. Их представители расхаживали, принимали кушанья и напитки от лакеев в напудренных париках и собственными ушами слышали, как господа в мундирах задают вопрос, прибудет ли император. Это, как ни странно, было под сомнением.
Его величество сказал послу (интересно какому?): «Войны я не потерплю». А вдруг Ланна не возьмет верх в поединке с Россией? Вся ставка была на его врожденное везение, но «слишком много счастья даже непозволительно», — говорили скептики. Депутаты возражали:
— Он все-таки прорвал блокаду [53] , Англия осталась ни при чем.
— А куда он денет Губица? — спросил Бербериц из недр своей черной бороды. — Большую часть мыслей ему подсказывает Губиц, а ведь Губиц только и живет блокадой.
53
Он… прорвал блокаду… — Имеется в виду политика закулисного интригана барона Гольштейна, которая привела Германию к полной изоляции в Европе. Договор с Россией противоречил этой политике изоляции.