Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля
Шрифт:
– Всё равно одну бы тебя отец не отпустил… – сделала Ляля справедливое замечание.
Чудо, что вообще позволил дочерям отправиться в горячую точку, пусть и на самую безопасную военную базу на планете Земля. Военная – ключевое слово.
Лялю – потому что она «истинная Ляля». Представить её среди военного люда – грубого, порой неотёсанного, как говорится «со следом от фуражки через весь мозг» – невозможно. При слове «жопа» она, конечно, в обморок не падала, но искренне считала, что в русском языке достаточно синонимов, чтобы не марать рот и уши.
Славку – потому что, окончив
– И отец бесит! – рвано отрезала Славка. – Какой репортаж я отсюда сделаю? – показала взглядом на жёлтое двухэтажное здание, к которому они шли. – Про быт военных, какими свежими овощами их кормят, и как сладко они спят, – скривилась Славка.
– У тебя обязательно получится интересный репортаж! – Ляля горячо обняла сестру. – Ты самая талантливая! А на майских мы поедем на этот твой… Мунку-Сардык.
– Вот в кого ты такая милая, а? – засияла Славка, искренне прижала хрупкую, почти воздушную Лялю к своему худому, тренированному телу.
На входе Славка оставила Лялю, поставив у стены, с наказом никуда не отходить. Для верности бросила под ноги свой неподъёмный рюкзак. Лялин унёс Вячеслав Павлович, за что она искренне была ему признательна. Славкин благоразумно не тронул, даже не предложил, а может, в назидание, чтобы неповадно было. Неповадно, Славке, конечно же, не стало.
Мимо проходили военные, бросая взгляды на Лялю, благо никто не останавливался, не позволял себе никаких комментариев. Она громко выдохнула от внутреннего напряжения, успела отругать себя за безрассудное решение приехать сюда. Славке здесь мало эмоций, Ляле же за глаза и уши адреналина, который растекался по венам, заставляя мелко подрагивать.
Взяла себя в руки, напомнила, что должна была поступить именно так. Регион на грани гуманитарной катастрофы. Женщинам, детям, старикам, мирному населению необходима помощь. Не просто необходима, жизненно важна.
Гуманитарный фонд, больше пяти лет назад, основанный женой брата, исправно поставлял сюда грузы, благо связей и возможностей хватало. Обычно груз сопровождала лично Лена. Следила, чтобы всё уходило нуждающимся, а не по карманам местных чиновников. В этот раз поручила родственнице, не было другого выхода. Ляля отлично знала внутреннюю кухню фонда, незаметно для себя стала правой рукой Лены, основной помощницей, так кому было лететь, как не ей?
Отец дело невестки не одобрял. Говорил, что всё глупости, пустое, разворуют, разграбят, до нуждающихся дойдут крохи. Лена стояла на своём насмерть, Ляля поддерживала. Иногда и крох достаточно, чтобы спасти чью-то жизнь. Какое они, сытые, живущие в безопасности и достатке, имеют право не помогать? Никакого!
Ляле предстояло разобраться с документацией, проследить за отгрузкой, отправить в нужном направлении, не выезжая за пределы военной базы, и через пару дней улететь домой.
– Опачки, какая лялька! – громыхнули над головой задумавшейся Ляли.
Она подняла взгляд на стоявшего напротив мужчину в камуфляжной форме. Высокие ботинки песочного цвета, закатанные по локоть рукава, демонстрирующие загорелые сильные руки, кисти с выступающими венами. Видна горловина футболки и сразу мощная шея с дрогнувшим кадыком, будто обладатель слюной подавился.
Синие, бездонные глаза, в которые проваливаешься, как в бездну. Широкая, какая-то вопиюще наглая улыбка, демонстрирующая белые зубы, которые сверкали на загорелом, гладко выбритом лице.
Всё по уставу, даже головной убор сидит, как полагается, и всё-таки во всём облике с откровенным интересом разглядывающего Лялю скользила какая-то небрежность. Он словно только с мягкой постели встал, эспрессо выпил и сел смотреть рилсы про котиков.
– Ты откуда взялась, такая нарядная?
Ляля быстро оглядела себя. Если мимо проходили женщины, которых было мало, то либо в военной, либо в медицинской форме. Ляля же была одета в льняные широкие брюки, такую же рубашку с коротким рукавом, босоножки на тракторной подошве, чтобы казаться чуточку повыше. Подошва, пожалуй, единственное, что более-менее отдалённо напоминало форму. А ещё резинка для волос цвета хаки, которая сейчас красовалась на запястье, волосы оставались распущенными.
– Простите? – пробормотала Ляля, отступив пару шагов от военных.
К говорящему успели подойти приятели, такие же здоровенные, загорелые, небрежные, оторвавшиеся от рилсов с котятами.
– Сестричка новая, заблудилась? – ещё шире улыбнулся тот, что подошёл первым. – Пойдём, я тебя в санчасть отведу. Покажу, что здесь, как… – огромная ладонь легла на плечо Ляли, заставляя опешить.
Этот человек знаком с понятием «личное пространство»? Ладонь, несмотря на размеры и очевидную силу, обхватывала мягко, словно… котёнка держала.
– Заодно познакомимся поближе, – красноречиво повёл бровями говорящий.
За его спиной заржали, как будёновские кони, в пять лужёных глоток остальные, заставляя Лялю распахнуть глаза в недоумении.
Это он… он на что сейчас намекнул? Понятно на что, очевидно, на лице у наглеца написано, но на её-то лице ничего такого совершенно точно написано быть не может.
– Простите, вы сейчас меня домогаетесь? – собралась с силами и посмотрела прямо в лицо наглецу.
Красивому наглецу, стоит заметить. Не с рекламного баннера, такого глянцем только испортишь. Первобытный, источающий силу, дерзость, мужественность за три версты вокруг себя. Такого рисовать нужно, чтобы точно передать все оттенки мимики, атмосферу.
– Чего? – кажется, пришла очередь опешить наглецу.
Он дёрнул плечом, автомат, висевший там всё время, нехорошо громыхнуло, заставив Лялю вздрогнуть. Вообще-то она, по причине рождения в семье потомственных военных, должна была относиться к оружию хотя бы равнодушно, а то и с интересом, как Славка, например.
Но Ляля ненавидела оружие всей душой. Оружие – это война. Война – это разрушения, страдания, смерть. Неужели нельзя взять и уничтожить все эти бесчеловечные игрушки, чтобы раз и навсегда наступил мир?!