Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля
Шрифт:
– Ни с какого, я сама по себе, независимая, – задрала нос Слава, окатив оценивающим взглядом Миху.
Лет двадцать на вид, широкоплечий, белобрысый, с простым лицом, носом картошкой, обветренными губами и открытым, немного детским взглядом.
– Сама по себе, так сама по себе, – равнодушно пожал плечами Миха. – Здесь много всяких корреспондентов приезжает. На прошлой неделе возили дамочку с Первого канала, как там её… Лёх, как звали дамочку?
Лёха в ответ буркнул знаменитое на всю страну имя.
– Всё в своего парня играла, типа на одной волне с простым солдатом, готова разделить тяготы и горести, а сама в столовой потребовала отдельно готовить своей съёмочной группе. С общего стола ни-ни.
– А мне понравилась еда в столовой, – подержала Миху Ляля, уж с очень откровенной обидой он делился впечатлениями о «дамочке».
– Вот, Лялька – свой человек! Тоже независимый журналист, типа?
Он оглядел Лялю с ног в неудобных берцах до вспотевшего от каски лба. Ещё и бронежилет неподъёмный, в котором ощущаешь себя галопогосской черепахой, такой же неуклюжей.
Берцы специальные, с дышащей подошвой, повышенной комфортности, от которой Ляле хотелось содрать их, закинуть куда подальше и сунуть ноги в таз с прохладной водой. Жилет тоже облегчённый, если верить парню, который напялил на неё эту амуницию. Вот только Ляле так не казалось.
Господи, спариться можно, умереть, а ведь они даже не двигаются, не идут, не бегут, едут себе в почти комфортном внедорожнике, собирая каждый буерак.
– Не, – ответила с доброй усмешкой за задумывающуюся сестру Славка. – Она заместитель руководителя фонда, который привёз подарки местным девочкам и мальчикам.
– Ишь ты, заместитель руководителя. Не зря Абдул Хусайн смотрит с уважением. Говорят, он журналистов не любит, но помалкивает с тех пор, как возглавил местный парламент. Политкорректность, ёпта. Ой, прости, – глянул виновато на Лялю, та кивнула, принимая извинения.
Хватило сил не сморщиться. Вернее, сил не хватало ни на что, даже на внутреннее возмущение, а ведь они проехали-то всего ничего, только-только забрезжил рассвет.
– Простите, Михаил, – обратилась она к опешившему от собственного полного имени парню. – Можно мне это снять? – показала на каску и жилет.
Сам Миха и неприветливый водитель ношением касок себя не утруждали, а бронежилеты, похоже, не ощущали, как в уютных вязаных бабушкиных безрукавках сидели.
– Лучше не надо, – снисходительно ответил Миха. – Случись что, не успеете напялить. Неспокойно здесь последние дни, на прошлой неделе боевики на фермеров напали, которых местных военных сопровождали. Здесь позиции наши недалеко, но не успели, семьдесят трупов, в общем. Ребята говорили – и на позиции прут, и мирняк терроризируют. Месяца три назад ещё тихо было, как с соседней области выбили, они здесь обосновались.
Ляля медленно перевела взгляд на сестру, та сверлила глазами ничего не подозревающего Миху. Он же безмятежно вещал, как хорошо было раньше и неспокойно стало сейчас, обстрелы каждый день. Наши, конечно, с позиций не уйдут, загонят боевиков в тупик, но сейчас неспокойно, совсем неспокойно… Вчера, например, двух двухсотых привезли и несколько трёхсотых. Хорошо, медики справились, вытащили, иначе получай маманя похоронку.
Славка выразительно кашлянула, уставившись на Миху, мысленно рот ему зажала, заодно смазав по круглой морде за неуместный трёп.
– А? – вылупился тот на Славу, скосил глаза на застывшую Лялю, медленно соображая, что происходит. – А! – наконец-то, понял, только поздно, Ляля тоже поняла, что сестра её обманула.
Захотела приключений на задницу – и нашла. Впутала заодно Лялю и массу народа, на них теперь упадёт гнев папы-генерала.
– Вот я и говорю, что бывало и хуже, война ж, а сегодня прямо тишь да гладь. Да, Лёха? – Спереди раздалось нечленораздельное согласие. – Но защиту не снимай, – добавил он спешно, видя, как Ляля потянулась к ремешку на каске – дышать стало нечем.
– Слав, нельзя так, – выговорила Ляля сестре, придя в себя от новостей.
– Ничего с нами не случится, – отмахнулась та, небрежно взмахнув рукой. – Думаешь, все такие идиоты, повезут груз за миллионы без нормального сопровождения, не разведав обстановку?
– Фермеров напомнить? – зашипела Ляля. – Ты хотя бы на секундочку представь, что с мамой будет, если с тобой или со мной что-нибудь случиться! А если с обеими?!
– Фермеров сопровождали местные военные, а с нами ничего не случится! – огрызнулась Славка. – Проторчим в этом тарантасе двенадцать часов, пару раз поссым в кустах у дороги – единственная опасность, что мужики увидят твою голую жопу. И всё!
И всё? И.. всё?!
Вообще-то Ляле достаточно одного факта, что нужду придётся справлять в куцых кустах, изредка торчащих вдоль пыльной дороги, как на арене цирка, честно слово! Это уже адреналиновая встряска. Само по себе нахождение в этой стране, в этой машине, оружие рядом, бронежилет этот неподъёмный – впечатление на всю жизнь. Не лучшее впечатление, надо заметить. Может, у неё вообще какой-нибудь ПТСР разовьётся, а Славке просто: «И всё!».
Славка всю жизнь рвалась за адреналином, занималась спортом: несколько видов борьбы, скалолазание, альпинизм, дайвинг, горные лыжи, сноуборд. Легче сказать, чем сестра не увлекалась. Вязанием на спицах! И то, если убедить, что занятие достаточно опасное, обязательно свяжет семиметровый шарф.
Ляля же – художница. Ху-до-жница!
Самое опасное событие в её жизни приключилось, когда соседский хаски сорвался с поводка, сбил её у собственной двери, с энтузиазмом облизал лицо и рванул дальше.
Она любила комфорт, СПА-процедуры, обязательно делала маникюр, педикюр и массаж. Посещала фитнес-клуб, обедала в хороших ресторанах, разбиралась в последних тенденциях моды. Жила на Патриках, в конце концов, а не писала в кустах на глазах толпы военных!
Тем более, никогда в жизни не доставляла неудобства людям, зависимым от её отца. Какое она имела право рисковать карьерами людей, которые строят планы на свою жизнь. Она может и «Ляля», может и «наследная принцесса», но совершенно точно не дрянь!