Головокружение
Шрифт:
Муниципальный жилой дом.
Москва, улица Красного Маяка,
11 июня, суббота, 15:24
Навы работали молча.
Два долговязых старика с резкими, птичьими чертами лица прошли в тюрьму, элементарно отведя охране глаза. В камере темные сняли морок, деловито распаковали чемоданчики, уставив привинченный к полу стол многочисленными баночками, мешочками, колбочками, маленькой жаровней и небольшим набором черных инструментов. Затем они задрали покорному Арнольду рубашку, тщательно осмотрели широкую спину чела, срезали маленький кусочек кожи и бросили его в одну из колбочек. В другую колбу навы выдавили капельку крови из аккуратно проколотого пальца Арнольда, а в третью велели ему плюнуть. Это был первый и последний раз, когда темные обратились к заключенному. Брага и Дага составляли ровно половину специалистов Тайного Города по навским эскизам, были весьма уважаемыми и дорогостоящими магами и редко тратили время на такие пустяки, как общение с челами.
Минут тридцать навы тщательно изучали образцы тканей, а затем принялись не спеша смешивать в фарфоровых чашках разноцветные порошки, изредка перебрасываясь между собой короткими непонятными фразами.
– Он сможет избавиться от татуировки? – поинтересовался у темных наблюдающий за происходящим полицейский, один из тех, кто договорился с нелюдями о сотрудничестве.
Навы отрицательно покачали головами.
– А если он срежет кожу?
– Бесполезно, – голос у Браги был резким, надтреснутым. – Она появится снова. Убрать татуировку сможем только мы.
Приготовление порошков отняло у навов около часа, после чего они снова задрали Арнольду рубашку и принялись медленно наносить на его кожу черный рисунок, изображающий распахнувшую пасть акулу.
«Рыбацкую сеть», прочно закупорившую магические способности преступника в его теле. Ублюдочный аркан, причиняющий и физическую, и, что более подло, душевную боль. Приговор, вынесенный жестокими нелюдями тому, кто осмелился бросить им вызов…
– Но я справился! Вы слышите, подонки? Я справился!
Маленькая однокомнатная квартира была запущена до последнего предела. Покрытые дешевым линолеумом полы, похоже, никогда не знали швабры или тряпки. Сквозь мутные оконные стекла едва пробивался солнечный свет. Грязный унитаз подтекал, журчание воды слышалось во всех помещениях, в ванну даже плюнуть было противно, а депрессивные обои местами отклеились, обнажив бетонную, неоштукатуренную стену. Мебель соответствовала: постелью служил брошенный в угол матрац, стол, притащенный, судя по всему, с ближайшей помойки, хромал на две ноги, а оба стула дико скрипели. Хозяин квартиры, местный алкоголик, пускал в нее гастарбайтеров, и запах немытых тел, казалось, навсегда въелся в стены.
Но Арнольд не замечал убогой обстановки. Его пристанище было надежным и безопасным, и только это имело значение. Все остальное – излишества.
– Вам не удалось сломать меня, – прошептал сидящий за столом Арнольд. – И я этим горжусь. Я мечтаю, чтобы все челы были столь же твердыми.
Лишившись магических способностей, он сразу превратился в обыкновенного человека, в одинокого, попавшего в беду человека, который мог полагаться лишь на кулаки и злость. Немало, если вдуматься, но и не много. А хуже всего было то, что Арнольд чувствовал себя инвалидом, несчастным калекой, прекрасно помнящим о былом своем могуществе, о той силе, что дарила ему магия. Он бы с удовольствием забыл об этом, но сны…
Сны…
Почти каждую ночь безжалостные сны отправляли Арнольда в прошлое. В счастливое прошлое, когда он был богат и самоуверен. Когда поддался сладким уговорам Кары и пошел за ней против Великих Домов. В прошлое, в котором он был силен.
Почти каждый вечер Арнольду приходилось драться, отстаивая свое достоинство, а иногда и жизнь. На каторге, среди матерых уголовников, он считался чужаком. Даже несмотря на то, что в его «послужном списке» значились грабежи, разбой и покушение на убийство, Арнольд все равно оставался для бандитов заурядным «мужиком», соскочившим с катушек мажором, не имеющим никакого отношения к криминальному миру. Его постоянно задевали и пытались продавить, уголовники развлекались, Арнольду же их веселье стоило сломанного носа, ребер и поврежденных рук.
Боль…
Боль была его верным спутником все последние годы. И та, что приходила после рукопашных сражений, была самой слабой. Гораздо сильнее мучила Арнольда боль внутренняя, вызванная проклятой «Рыбацкой сетью». Вокруг нас рассеяно ничтожное количество магической энергии, но она, тем не менее, есть, и частички ее ухитрялись проникать внутрь запечатанного в самом себе мага. Попадали в ловушку «Рыбацкой сети» и начинали рваться наружу, растрачиваясь в желании пробиться на волю. Разрушались, но успевали причинить несчастному жгучую боль, которая многократно усиливала душевные муки. Птицей с отрубленными крыльями чувствовал себя скованный маг, и никто не знает, как тяжело ему приходилось, потому что знать, значит, пережить самому. А такие мучения, что достались на долю Арнольда, выпадают очень редко.
– Я все равно вас обманул, проклятые твари.
Мебели в квартире было крайне мало, но вещей хватало: повсюду были разбросаны сумки, рюкзаки и пакеты, наполненные самыми разными и странными предметами. Именно это убежище, грязное, запущенное, находящееся на окраине Тайного Города, Арнольд превратил в главный склад. Здесь он хранил одежду, которую использовал при нападениях, запас магической энергии в специальных, тщательно запечатанных кувшинах, надежно экранированных от сканирования, и оружие.
И сейчас, сидя за шатким столом, Арнольд аккуратно готовился к самому громкому делу. К финальному аккорду, который должен стать венцом его сражения. Готовился неспешно, потому что малейшая оплошность могла привести к грандиозному взрыву. Со стороны Арнольд напоминал старого часовщика, склонившегося над очередным заказом, но собирался он не считать время, а отнимать его.
Отнимать жизни.
Невыносимая каторга не сломила Арнольда, а только озлобила. Тяжелая работа и постоянные сражения превратили его в замкнутого, упрямого и недоверчивого человека, ненавидящего всех, и в первую очередь тех, кто отправил его в тюрьму.
Но Арнольд был хитер, он понимал, что истинные чувства следует скрывать, и потому, незадолго до выхода на свободу, составил предельно жалостливое, полное самоуничижения и мольбы послание, в котором выражал робкую надежду, что «благородный и великодушный Зеленый Дом милостиво соизволит» вернуть ему возможность пользоваться магией.
«Я расплатился по всем долгам, заплатив гораздо больше, чем мог себе представить. Я был наказан и осознал, что вся моя предыдущая жизнь была сплошной ошибкой. Я мечтаю доказать, что могу быть честным членом общества…»