Головолапная
Шрифт:
— …думали, что это пустое, что из моего желания попасть в журнал ничего не выйдет. Представляешь, какие у них будут лица, когда я принесу себя на обложке!
— Представляю, — ответила Гата, обнаружив страничку Сережи-Кота.
На страничке оказался указан адрес почтового ящика; можно было сразу отправить, а не спрашивать, куда.
— Им не понять. И дело даже не в возрасте моем и их. Просто они все время пытаются подвести меня к желанию замужества, давят традициями, необходимостями. А мне в ответ не достучаться до их сознания, что я хочу не того, что принято, а того, что не опасно.
— Опасно? — Гата
От Лиды веяло духами с ноткой сирени и настороженностью, словно бы она осознала, что что-то лишнее сказала. Но, повздыхав немного, и пару раз поправив волосы, она продолжила:
— Я знаю, что произвожу впечатление легкомысленной, но что поделать: большие желания, планы на жизнь и прочие стремления меня пугают. Поэтому я отдаюсь на волю маленьких желаний. Хочу сапоги — купила сапоги. Хочу на нашу обложку — вот, дождалась, попаду на нашу обложку. Когда такие желания исполняются, они ничем не грозят. Они такие маленькие, что в них не найдется места коварству или чему-то, что может выйти боком. Что может быть плохого в их исполнении? Если же я буду хотеть большого, тогда или я буду страдать от его отсутствия, или оно на меня упадет. А ну как еще раздавит!
— Не поняла, что тебя раздавит? Сапоги?
— Сапоги-то как раз нет. Но если бы я хотела на обложку, допустим, Космополитена? И вот попала бы. Как бы я тогда жила? У меня все-все бы изменилось: работу предлагали бы другую, и пришлось бы соглашаться, а то иначе кучу бы возможностей долой; по улицам ходила бы, и все бы узнавали, приставали, заговаривали, фотографировали; соседи моим родителям все мозги бы проели, что уж они-то точно знают, чем все фотомодели с таких обложек в жизни занимаются и как на обложки попадают…
— Но что твои родители?
— А что? — насупилась Лида. — Они говорят, что я в свои годы не того хочу. Надо хотеть замуж за надежного человека. Но вот вышла бы я. И как бы тогда жила? Особенно, если такой «надежный человек» оказался бы в итоге свиньей и бабником. Откуда взять веру, что мой не окажется как твой?
Гата вздрогнула. Она не ожидала, что ее собственная личная трагедия расползется по знакомым людям так, что у молодой девушки исчезнет вера в мужчин; не думала, что ее затянувшаяся обида заставит Лиду опасаться и сторониться желаний заводить собственные отношения, в которых возможно повторение измены, которую пережила она, Гата, но не Лида!
Она набрала в легкие воздуха, еще не зная, что ответит Лиде на такое ее откровение.
Мимо проплыл ярко-красный воздушный шарик — и обе они отвлеклись на него. Он двигался ровно, на одной высоте. Вскоре сбоку от стойки показался ребенок, с круглыми щеками и усталым видом. В руках, к одной из которых был привязан шарик, ребенок держал большой белый стакан молочного коктейля.
Ребенок уставился на Лиду и сверлил ее раздражающим взглядом, пока его не догнала мать и не повела к лифту.
— Мороженого захотелось, — сказала Лида, вставая. — Тебе купить?
Гата не хотела перебивать аппетит перед обедом и отказалась. Лида упорхнула, оставив Гату совсем озадаченной: к вопросу, в каком все-таки виде послать Сереже свой рассказ, прибавилось еще раздумье о Лидиных словах насчет опасности больших желаний.
Те четверть часа, пока Лида ходила покупать мороженое и (как Гата точно знала, ела его у входа в комплекс, на солнышке), Гата смотрела на открытый файл со своим рассказом. В мыслях у нее эхом звучали слова Лиды и блуждали воспоминания — сколько еще знакомых сделало такие же выводы? кто еще решил отказать себе в желаниях, выбросить надежды, опасаясь их крушения? А ведь у Лиды и у других таких осторожных женщин еще не было в жизни никого, кто мог бы их предать, им изменить, их бросить… Еще никого не было, а они уже испугались и отказались!
Это потому, что у нее, у Гаты, такой предатель был.
Он обманул ее одну, но так думал он сам, и так думала она до сегодняшнего дня. А оказывается, он заставил чувствовать себя обманутыми многих!
И разве заслуживает такой распространитель страданий и страхов какого-то простого забвения? Да, она решила больше не думать о Вите, но сейчас ей не казалось это решение справедливым и соответствующим тем бедам, которые он запустил в мир своей изменой.
От этих тесных и душных раздумий, что-то уже не относящееся к Вите, что-то, что Гата сочла общей обидой всех брошенных женщин и страхами еще неопытных девушек, что-то, что требовало наказания не для конкретного человека, а для ситуации, для подлости вообще, что-то взывающее к отмщению вне понятий милосердия, — это что-то посмотрело на строку с «пусть он утонет», потом повело курсором, закрывая документ, проследило, верно ли указан получатель и подтолкнуло Гату нажать кнопку «Отправить».
«Да, — сказала себе Гата в оправдание, глядя на «Письмо отправлено», — в конце концов, я этого хотела искренне, потом хотела проверить, сильна ли будет такая искренность. А теперь — слову место».
Она отстучала короткое сообщение в соцсети, где поздоровалась, напомнила о себе и сказала, что рассказ на почте. В ответ быстро прилетел веселый смайлик.
Сверху упала тень, оказавшаяся радостной Лидой.
— Я кое-что придумала! — выпалила она.
— Облизнись, у тебя след от шоколада в углу рта.
Лида достала бумажный платок и, одновременно утираясь, заговорила:
— Я придумала. Вот смотри: ты страдаешь по Вите, и ты страдаешь из-за звонков своей мамы. Вспомни поговорку: «Самый простой способ убить двух зайцев — это натравить и друг на друга». Ты не думала, что если сможешь организовать все так, чтобы твоя мама начала общаться с Витей, то они аннигилируют?
«Слова-то какие», про себя вздохнула Гата и встала. Наступающее обеденное время обещало наполниться волнительным ожиданием ответа от Сережи, трескотней Лиды о каталогах июля или ее новыми внезапными откровениями, которых больше одного в день не хотелось.
Гата задвинула кресло впритык к столу и взяла сумку:
— Я попрошу тебя больше о Вите мне не напоминать. Никогда. Иначе мне придется сурово отстаивать право на то, чего я не хочу. А я не хочу больше думать о нем. Это злит и причиняет боль, а сегодня ты не первая, кто давит на меня, напоминая и загоняя меня обратно в боль и злость. Я не хочу больше поддерживать этот костер. Эти мои чувства не только не нужны, но еще и вредны. Для тебя они тоже имеют последствия. Весьма неприятные, потому что ты, косясь на мои неудачи, боишься жить собственной жизнью и любить собственной любовью.