Голубая комната
Шрифт:
Она говорила достаточно громко, чтобы муж услышал ее. Затем так же спокойно и уверенно вышла из кафе, с сумочкой в руке. Уже почти повернув на улицу Гамбетта, она сделала вид, что только сейчас заметила Николя.
— Ты! Что ты здесь делаешь?
Она села за столик лицом к нему, и я не слышал остального разговора.
— Было похоже, что они ссорятся?
— Нет. В какой-то момент она открыла сумочку и спокойно начала пудриться и подкрашивать губы.
— А он как выглядел? — Трудно сказать. Ты когда-нибудь видел, как он смеется? По-моему, она выпуталась, но будь я на твоем месте… Жизель здесь?
— На террасе.
Венсан пошел с ней поздороваться. Было тепло, небо было ясное. Экспресс пролетел мимо станции, не замедляя хода. На улице Гамбетта Жизель взяла мужа под руку, как она делала всегда, когда они гуляли.
— Как дела у твоего брата, он доволен?
— Удачный сезон. Туристов с каждым годом становится все больше.
Венсан купил только дело, ему не удалось приобрести помещение, потому что прежний владелец, уехавший в Ла-Сьота, не хотел его продавать. Но брат и без того многого добился, начав практически на пустом месте.
— Видел Лючию?
— Нет. Она, должно быть, на кухне. Я не успел с ней поздороваться.
Тони испытывал трудно объяснимое смущение, и не в первый раз. Жизель знала, что он был сегодня в Триане после полудня, но не спросила, виделся ли он с братом.
Иногда ему хотелось, чтобы она задавала ему вопросы, пусть даже затруднительные. Могла ли она не интересоваться жизнью мужа вне дома, когда в конце каждого месяца помогала ему вести записи и, следовательно, была в курсе его дел?
Или Жизель что-то подозревала и предпочитала не говорить об этом?
Им пришлось поторопиться — уже звенел звонок, и зрители спешили на свои места из маленького бара по соседству.
Только на обратном пути, в машине, фары которой, освещая окружающие деревья, делали пейзаж черно-белым, как в кино, он вдруг сказал:
— Сегодня четверг.
Одно только это слово заставило его покраснеть — оно напоминало ему голубую комнату, пульсирующее тело Андре, ее раздвинутые ноги и темный пушок, из-под которого медленно сочилось его семя.
— Мы могли бы уехать в субботу. Завтра я позвоню в «Черные камни», и, если у них есть две свободные комнаты, или даже одна, где можно было бы поставить кроватку для Мариан…
— Ты можешь оставить свои дела?
— Если будет нужно, я съезжу сюда раз — другой.
У него словно гора с плеч свалилась: только сейчас он осознал, какой опасности удалось избежать.
— Поедем на две недели и будем втроем целыми днями валяться на пляже.
Его вдруг захлестнула волна нежности к дочери, и он стал укорять себя за то, что не заметил, какая она бледненькая. Перед женой ему тоже было совестно, но как-то более абстрактно. Например, он ни за что не смог бы остановить машину на обочине, крепко обнять Жизель и, прижавшись к ее лицу, прошептать: «Знаешь, я так люблю тебя!»
Такая мысль часто приходила ему в голову, но он ни разу этого не сделал. Чего он стыдился? Боялся иметь вид виноватого человека, который просит прощения?
Жизель была нужна ему. Да и Мариан нуждалась в матери. А он — он предал их обеих, когда Андре задавала свои вопросы. Конечно, он слушал вполуха, прикладывая влажную салфетку к прокушенной губе. И тем не менее до него доходила их смущающая ясность и он словно ощущал всю тяжесть недосказанного.
— У тебя красивая спина.
Это было смешно. Жизель и в голову бы не пришло восхищаться его спиной или грудью.
— Ты меня любишь, Тони?
В раскаленной комнате, где пахло любовью, такой вопрос звучал естественно, но в ночной тишине, под мерное урчание мотора слова и интонации становились нереальными. Тогда ему показалось, что он ловко схитрил, ответив:
— Кажется.
— Ты не уверен?
Хотел ли он продолжать игру, догадываясь, что для нее это не было игрой?
— Ты смог бы прожить со мной всю жизнь?
За несколько минут она дважды задала этот вопрос. А задавала ли она его раньше, во время их предыдущих встреч в этой комнате?
Он ответил:
— Конечно!
Он играл словами, испытывая легкость в душе и теле. Она отлично поняла, что слова эти шли не из глубины души, и поэтому продолжала настаивать:
— Ты уверен в этом? Не боишься?
Как глупо он поступил, когда переспросил с лукавой улыбкой:
— Боюсь — чего?
Слово за словом, он вспоминал весь диалог.
— Ты представляешь, какие у нас будут дни?
Она сказала «дни», а не «ночи», словно собиралась проводить в постели все время.
— В конце концов мы привыкнем.
— К чему?
— Друг к другу.
А сейчас Жизель сидела рядом с ним в темноте, видела ту же дорогу, те же деревья, те же телеграфные столбы, которые внезапно появлялись из темноты, чтобы так же внезапно в ней исчезнуть. Он хотел взять ее за руку, но не решился.
Он расскажет об этом профессору Биго, который предпочитал посещать его в камере, а не приглашать его в тюремный лазарет. Биго садился всегда на край кровати, хотя охранник и приносил для него стул.
— Если я правильно понял, вы любили свою жену?
Тони развел руками и просто ответил:
— Да.
— Только у вас с ней не было контакта…
Он и не подозревал, что жизнь такая сложная штука. Что этот психиатр подразумевал под контактом? Они жили, как и все супружеские пары, разве нет?
— Почему после Мариан у вас не было больше детей?
— Не знаю.
— Вы что, больше не хотели?
Наоборот! Он хотел, чтобы их было полдюжины, дюжина — полный дом детей, как в Италии. А Жизель хотела троих — двух мальчиков и девочку, и они ничего не делали, чтобы избежать их появления.