Голубоглазый дьявол
Шрифт:
– Ты – не мишень, ты просто… доверчивая. Любящая. Любой нормальный парень оценил бы это по достоинству. Но думаю, кто-то вроде Ника, наверняка, считает любовь слабостью, которую он может использовать в своих интересах.
Независимо от того, что мне хотелось услышать, это меня задело. Это было правдой, с которой я не могла свыкнуться, смириться, которую не могла преодолеть… она стояла прямо передо мной, преграждая любую дорожку обратно к Нику.
Как бы сильно я его ни любила, и что бы для него ни делала, Ник никогда не изменится. Чем сильнее я старалась ему угодить, тем больше презрения он ко мне испытывал.
–
Либерти просто покачала головой.
– Представляю себе, что скажет Папа, если я разведусь, - пробормотала я. – Начнет со знаменитых слов «Я же тебе говорил».
– Нет, - искренне сказала Либерти. – Правда. Я не раз говорила с Черчиллем о том, как он себя повел. Он жалеет, что был таким упрямым ослом.
Я не поверила.
– Папа живет ради того, чтобы быть упрямым ослом.
Либерти пожала плечами. – Что говорит или думает Черчилль в данный момент неважно. Главное – чего хочешь ты.
Я уже собиралась сказать ей, что может понадобиться немало времени, чтобы понять это. Но когда я опустилась рядом с теплым тельцем ребенка и прижала его к себе, несколько вещей стали для меня абсолютно ясными. Я больше не хотела, чтобы меня били или чтобы на меня кричали. Я хотела, чтобы меня называли моим собственным именем. Я хотела, чтобы мое тело принадлежало мне. Я хотела всего, чего заслуживал любой, просто потому, что я - человек. Включая любовь.
В глубине души я знала, что это – не любовь, когда у одного в руках вся власть, а другой полностью зависим. Настоящая любовь невозможна при таком порядке.
Я зарылась носом в волосики Мэтью. Ничто на свете не пахло лучше, чем чистый ребенок. Каким невинным и доверчивым он был во сне. Как бы Ник стал обращаться с таким беспомощным созданием?
– Я хочу поговорить с адвокатом, - сонно сказала я. – Потому что я не желаю быть женщиной в башне.
Либерти накрыла нас обоих лоскутным одеялом. – Окей, - прошептала она. – Тебе решать, Хейвен.
Глава 5
В Техасе существует обязательный двухмесячный период ожидания, после того, как ты подаешь на развод. По какой-то причине кто-то в законодательстве штата решил, что будет хорошей идеей ввести закон, по которому желающие развестись должны были переждать какое-то время, чтобы немного остыть. Я бы предпочла самой решать, нужен мне период обдумывания или нет. Приняв решение, я хотела, чтобы все это закончилось поскорее.
С другой стороны, я с пользой провела эти два месяца. Я выздоровела внешне, синяки исчезли, и я стала дважды в неделю ходить к психиатру. Поскольку раньше мне не доводилось бывать у психиатра, я думала, что мне придется лежать на кушетке, в то время как бесстрастный специалист делает заметки.
Вместо этого в маленьком уютном кабинете с кушеткой, обтянутой желтой саржей с цветочным узором меня встретила психиатр, которая казалось немногим старше меня. Ее звали Сьюзен Бернс, и она была темноволосой, ясноглазой и дружелюбной. Было неописуемым облегчением поделиться с ней моими тревогами. Она была понимающей и умной, и когда я рассказывала ей, что чувствовала и через что мне пришлось пройти, казалось, что она может раскрыть все тайны бытия.
Сьюзен сказала,
Иметь психическое расстройство это не то, что быть сумасшедшим, как объяснила Сьюзен, потому что в отличие от сумасшедшего, страдающий нарциссизмом мог сам контролировать, когда и где он выходит из себя. Он никогда не подерется с боссом на работе, например, потому что это не в его интересах. Вместо этого он пойдет домой и побьет свою жену и пнет собаку. И он не станет сожалеть об этом, потому что всегда найдет себе оправдание. Ничья боль, кроме его собственной, ничего для него не значит.
– Так вы говорите, что Ник – не сумасшедший, он – социопат? – спросила я Сьюзен.
– Ну… в сущности, да. Принимая во внимание то, что большинство социопатов - не убийцы, они просто не умеют сопереживать другим и крайне расчетливы.
– Можно ли вылечить его хоть как-то?
Она тут же покачала головой. – Печально гадать, что за жестокое обращение или невнимание могло сделать его таким. Но, в конечном счете, Ник – тот, кто он есть. Страдающие нарциссизмом, как правило, не поддаются лечению. Из-за их чувства собственного превосходства, они не видят причин меняться. – Сьюзен мрачно улыбнулась, словно вспомнив о чем-то неприятном. – Поверьте мне, ни один психиатр не захочет, чтобы его порог перешагнул человек, страдающий нарциссизмом. Это кончится лишь сильнейшим разочарованием и потерей времени.
– А как насчет меня? – заставила я себя спросить. – Меня можно вылечить? – В этот момент у меня защипало глаза, и мне пришлось высморкаться, так что Сьюзен была вынуждена повторить свой ответ.
– Конечно, можно, Хейвен. Мы будем над этим работать. И мы это сделаем.
Поначалу, я боялась, что мне придется попробовать простить Ника. Для меня стало непередаваемым облегчением услышать, что Сьюзен говорит «нет», мне не нужно было оставаться в этой круговерти жестокости и прощения. Жертвы жестокого обращения часто были обременены так называемой обязанностью прощать, и даже возвращать доброе имя своим мучителям. Не это было моим заданием, сказала Сьюзен. Позже мы могли бы отыскать такое решение проблемы, чтобы яд моих отношений с Ником не просочился в другие сферы моей жизни. Но в данный момент существовали другие вещи, на которых следовало сосредоточиться.
Я обнаружила, что я – человек с ослабленными личностными границами. Мои родители учили меня, особенно моя мать, что быть хорошей дочерью, значит, не иметь никаких защитных границ вообще. Я росла, позволяя Маме критиковать меня, все время поступать по-своему и принимать за меня решения, на что она не имела никакого права.
– Но у моих братьев не было такой проблемы в отношениях с ней, - сообщила я Сьюзен. – У них были защитные границы. Они не позволяли ей вмешиваться в их личную жизнь.