Голубой человек
Шрифт:
– Фенечка, дорогая, здравствуй! – говорит он ей. – Молодец, что навестила! И ты, Шурбчка, здравствуй!.. Ишь как вымахала за несколько месяцев! Совсем большая!
– Она теперь служащий человек, – говорит Феня и гладит Шурку по голове. С пасхи в ученицах у мадам Бычковой. Делов у нее по горло. Насилу отпустили. Ефросинья Авксентьевна еле выпросила: будто бы дед Шуркин помирает… А то бы не отпустили…
– А твои как дела, Фенечка?.. Как Дуся?
Феня с Шуркой молча переглядываются. Потом Шурка тихо говорит:
– Умерла Дуся.
– Умерла?!
– Уже пятый месяц, как померла, – уклончиво, не глядя Антошину в глаза, объясняет Феня. – Простудилась и померла… Велела тебе на память цветок передать… Гераньку… Вот эту самую гераньку…
Шурка показывает Антошину из-за сеток что-то красненькое, мятое.
– Мы тебе, Егорушка, гостинцев принесли. Тебе через контору передадут, говорит Феня.
– И гераньку тоже, – шепотом подсказывает ей Шурка.
– И гераньку тоже, – повторяет вслед за Шуркой Феня.
– А как родители, Шурочка?
– А они живые. Что им сделается… Здоровые, кланяются… Тебе мамка на дорогу пирогов напекла. С мясом и с рисом. Вкусные. Тебе через контору передадут.
– Спасибо. А нюхательного табачку?
– Через контору передадут. Смех берет, что ты табак нюхаешь… Ровно дед какой? – смеется Щурка.
– А я уже совсем не молодой, – шутит ей в ответ Антошин. – Скоро на кашу переходить буду. Уже зубы не те… А книжки ты читаешь, Шурочка?
– Я сейчас, Егор, занятой человек.
– А ты все равно читай. Как только свободная минутка, ты сразу книжку в руки и читай.
– А я и читаю! – победоносно подмигивает Шурка, довольная, что ей удалось разыграть Антошина. – Что я, дура, что ли, чтобы не читать! Я читаю. Мне Полина, если хочешь знать, такую сказку достала, умереть мало! Будто бы Иван-царевич отправляется в дальние-предальние страны искать Жар-птицу, а ему навстречу…
– Шурочка, – останавливает ее Феня, – В другой раз расскажешь, У нас же времени в обрез.
– Вот дуреха так дуреха! – ругает самое себя Шурка. – Совсем я забыла! Тебе же Полина кланяется… Она говорит, – тут Шурка не выдержала, прыснула. Она говорит, ты умный и интересный!.
– Я на тебя, Фенечка, знаешь как надеюсь! – перебивает ее Антошин, чувствуя, что краснеет, как мальчишка. – Ты ведь у меня умница… Я верю, что ты за какое дело возьмешься, не отступишься уже от него…
– Не отступлюсь, Егорушка, – обещает ему, Феня. Ояа прекрасно поняла, на что Антошин, намекает, но, чтобы сбить с толку жандарма, добавляет: – Варежка тебе будут первый сорт, теплые, красивенькие и сразу две пары, и обе пары одинаковые: теряй, не хочу.
– Спасибо, Фенечка, – говорит Антошин. – А если тебе не хватит шерсти хорошей, иди к тому дядьке лысому на Толкучий рынок, аккурат возле самых Никольских ворот. Он тебе поможет подобрать подходящую… И недорого возьмет.
Про Толкучий рынок и шерсть тоже сказано специально для жандарма. Феня понимает, что Антошин советует ей не терять связи с Лысым, то есть с его тезкой, студентом Георгием Сидельниковым.
– Не
Теперь они смеются все трое. Шурка, та прямо до слез. Вытерает глаза, и тут Антошин замечает, что указательный палец ее левой руки забинтован чистой тряпицей.
– Эге – говорит он, – да у тебя что-то с пальцем приключилось!
– А это она… – начинает Феня.
– Не надо, Фенечка! – всполошилась Щурка. – Ой, Фенечка, миленькая, хорошенькая, ну не надо!
Она готова от смущения провалиться сквозь пол.
– Ну чего ж тут, Шурка, такого особенного, чтобы стесняться? – смеется Феня. – Какая я тебе Щурка! – переходит Шурка от обороны к нападению, – Я уже большая. Сама говоришь, служащий я человек, а ты все «Шурка» да «Щурка»!
– А чего ж тут Александра Степановна, такого скрывать? – подтрунивает над нею Феня. – Дело житейской. С каждым может случиться.
«Александра Степановна»!
Антошина словно током ударило: какое удивительное совладение!.. Шурка это Александра, а если ее но отчеству, так конечно, же она Степановна… И та Александра Степановна как-то раз шутила, что она родом сапожниикого классу…
Он пытливо, по-новому вглядывается в густо порозовевшее лицо вконец смутившееся девочки: похожа!.. Очень похожа!.. Во всяком случае, безусловно есть что-то общее, Это она – Александра Степановна Беклемишева (по мужу) но еще ребенок!..
Он старается ничем не выдавать своего волнения. Он спокойно, даже неправдоподобно, спокойно говорит:
– А что, если я сам попробукг угадать, что у тебя с пальцем случилось?
И улыбается, хотя его вот-вот прошибет слеза. Какое это все-таки, невероятное, потрясающее воображение открытие!
– Не угадаешь! – радуется Шурка, вмиг забыв о своих недавних переживаниях. – Вот ни за что не угадаешь! Голову даю об заклад!
– Ай, угадаю! – шутливо грозит ей Антошин и чувствует, что голос у него все же вздрагиваег от волнения.
Я так думаю, что ты колола щепки для самовара…
– Ой всплеснула Шурка руками и, в свою очередь, потрясенная, уставилась на Антошина. – С ума сойти!..
– …Значит, колола ты лучину и ненароком отхватила себе ножом кусок указательного пальца, – продолжает Антошин, следя за выражением Шуркинога лица. – Кусочек! – кричит Щурка на всю комнату свиданки. Не кусок, а кусочек!..
Жандарм делает ей замечание, и она уже молча показывает на другом пальце, какой именно кусочек она себе оттяпала. Получается как paз та самая половинка фаланги и как раз на том пальце, из-за отсутствия которой «историки-марксисты» сорок второго детдома прозвали старуху Беклемишеву «Беспалой».. Ну конечно же это она, выросшая Шурка Малахова!.. И это он, Юра Антошин, тот самый парень, который подарил ей вырезанный из газеты портрет Карла Маркса! Тот самый, который раньше принадлежал Конопатому… А уже она потом подарила его Музею Революции!.. Все сходится!.. Она!..