Голубой горизонт
Шрифт:
Подошел Батула и распростерся перед Томом.
– Господин Клиб, я заслуживаю твоего гнева. Твои обвинения справедливы. Я привел эту тварь в твой лагерь.
– Да, Батула. Ты действительно виноват. Чтобы заслужить прощение, потребуется весь остаток твоей жизни. А может, и сама жизнь.
– Как скажет господин. Я готов платить долг, – покорно сказал Батула. – Убить этого пожирателя свинины немедленно?
– Нет, Батула. Сначала он должен рассказать, кто он такой на самом деле и кто его хозяин, пославший на подлое деяние. Может быть, заставить его говорить окажется
– Да, им управляют демоны, – согласился Батула.
– Заставь его говорить, но позаботься, чтобы он умер не прежде, чем все расскажет, – подчеркнул Том.
– Как прикажешь, господин.
– Отведите его куда-нибудь, чтобы его крики не пугали женщин.
– Я пойду с Батулой, – сказал Мансур.
– Нет, парень. Это грязная работа. Тебе незачем на это смотреть.
– Принцесса Ясмини была моей матерью, – ответил Мансур. – Я не только буду смотреть – я буду наслаждаться каждым его криком и радоваться каждой капле его крови.
Том с удивлением смотрел на племянника. Куда подевался славный красивый мальчуган, каким Том знал его с детства? За один час Мансур стал суровым мужчиной.
– Что ж, иди с Батулой и Кумрой, – согласился наконец Том, – и записывай ответы Кадема аль-Джури.
Кадема в шлюпке отвезли вверх по ручью примерно на милю от лагеря и нашли другое дерево, чтобы привязать. Лоб ему обвязали кожаным ремнем и туго затянули за стволом, так что Кадем не мог шевельнуть головой. Мансур спросил, как его на самом деле зовут. Кадем плюнул на него. Мансур посмотрел на Батулу и Кумру.
– То, что мы должны сделать, справедливо. Во имя Господа, начнем, – сказал он.
– Бисмилля! – ответил Батула.
Пока Мансур караулил пленника, Батула и Кумра отправились в лес. Они знали, где искать, и через час нашли гнездо свирепых муравьев-солдат. Насекомые были ярко-красные, чуть крупнее рисового зерна. Блестящая голова вооружена парой ядовитых челюстей. Стараясь не раздавить их и еще больше стараясь не попасть им в челюсти, Батула по одному брал муравьев из гнезда бамбуковыми щипцами.
Когда вернулись, Кумра срубил на берегу ручья стебель тростника и старательно срезал один конец трубки, чтобы вставить в ухо Кадему.
– Посмотри на это маленькое насекомое. – Держа муравья щипцами, Батула поднял его. – Яд этого укуса заставляет льва кататься по земле и реветь от боли. Скажи, называющий себя Кадемом, кто ты и кто послал тебя совершить это злодеяние.
Кадем взглянул на дергающееся насекомое. Между его зубчатыми челюстями блестела чистая капелька яда. Она пахла – резко, химически. Этот запах привлекал других насекомых и приводил их в исступление.
– Я правоверный последователь пророка, – ответил Кадем, – и послан Богом исполнять Его божественное решение.
Мансур кивнул Батуле.
– Пусть муравей ясней прошепчет наш вопрос на ухо этому правоверному последователю пророка.
Кадем скосил глаза на Мансура и снова попытался плюнуть, но рот у него пересох. Батула вложил отверстие трубки ему в ухо и заткнул свободный конец комком
– Ты услышишь, как муравей идет по трубке, – сказал Батула Кадему. – Его шаги покажутся тебе топотом копыт. Потом ты почувствуешь, как он ползет по твоей барабанной перепонке. Он будет трогать внутреннюю перепонку твоего уха острыми концами усиков. Потом он ужалит тебя.
Они смотрели на лицо Кадема. Его губы дергались, глаза закатились, так что виднелись только белки, все лицо сморщилось.
– Аллах! – прошептал он. – Укрепи меня против этих богохульников!
Пот крупными каплями выступил из его пор, как дождь, принесенный муссоном; Кадем затряс головой, когда шаги муравья в его ухе тысячекратно усилились. Но ремень держал его голову как тисками, не давая пошевелиться.
– Отвечай, Кадем, – сказал Батула. – Я еще могу извлечь муравья до того, как он ужалит. Но отвечать ты должен быстро.
Кадем закрыл глаза, чтобы не видеть лицо Батулы.
– Кто ты? Кто тебя послал? – Батула подошел ближе и шептал в открытое ухо. – Быстрей, Кадем, или боль превзойдет даже твое безумное воображение.
Но вот в глубине уха муравей изогнул спину, и между его жвалами показалась свежая капля яда. Он вонзил заостренные концы в мягкую плоть в том месте, где слуховой нерв ближе всего подходит к поверхности.
Волны боли обрушились на Кадема, гораздо более сильной боли, чем предупреждал Батула. Кадем закричал – это не был крик человека, кричало существо из ночного кошмара. От боли мышцы его горла и голосовые связки оцепенели; он так сильно стиснул челюсти, что один из гнилых зубов в глубине рта лопнул, заполнив рот осколками и гноем. Глаза закатились под лоб, как у слепца. Спина так изогнулась, что Мансур испугался, как бы не сломался позвоночник: тело Кадема так напряглось, что узы глубоко врезались в него.
– Он умрет, – с тревогой сказал Мансур.
– Шайтана убить трудно, – ответил Батула. Все трое сидели перед Кадемом на корточках и смотрели на его страдания. И хотя видеть это было трудно, сочувствия никто не испытывал.
– Смотри, господин, – сказал Кумра. – Первая спазма прошла.
Он был прав. Спина Кадема расслабилась, и хотя конвульсии продолжались, каждая последующая была слабее предыдущей.
– Все кончено, – сказал Мансур.
– Нет, господин. Если Бог справедлив, муравей скоро ужалит снова, – негромко ответил Батула. – Так быстро это не кончается.
Он не ошибся: маленькое насекомое ужалило снова.
На этот раз, когда челюсти Кадема сомкнулись, между ними оказался его язык. Кадем прокусил его, и кровь полилась по подбородку. Он содрогнулся и натянул цепь. Внутренности расслабились, хлынула зловонная жижа. Даже стремление Мансура к мести ослабло, темная завеса ненависти и горя разошлась, и сквозь нее проглянуло невольное стремление к человечности.
– Хватит, Батула. Кончим на этом. Убери муравья.
Батула достал земляную пробку из конца тростинки и набрал в рот воды. Через тростинку он впрыснул воду в ухо Кадема; вода вынесла муравья и потекла вместе с насекомым по напряженной шее.