Голубой горизонт
Шрифт:
Щелканье прекратилось, рога поворачивались из стороны в сторону, как будто животное прислушивалось. Джим слышал дыхание антилопы, и его нервы натянулись, как тетива самострела. Потом щелканье возобновилось, и рога поднялись выше. Наконец под ними показались трубковидные уши и огромные глаза. Темные и мягкие, словно заплывшие слезами. Они смотрели Джиму прямо в душу, и он затаил дыхание. Животное так близко, что видно, как оно мигает, и Джим не осмеливался шевельнуться.
Антилопа отвела взгляд и посмотрела вниз по склону, по которому поднялась. Потом пошла вперед, к Джиму,
В десяти шагах от того места, где он затаился, самец остановился и опустил голову, срывая свежие листья с куста. Из-за гребня хребта вслед за самцом показалось остальное стадо. Самки были желто-коричневые, и хотя их головы тоже украшали длинные спиральные рога, сами эти головы были более грациозными и женственными. Детеныши рыжевато-каштановые, самые маленькие – еще безрогие. Один опустил голову, игриво боднул своего близнеца, и они начали гоняться друг за другом по кругу. Мать спокойно следила за ними.
Охотничий инстинкт заставил Джима вернуться к большому самцу. Тот продолжал жевать листву. Джиму потребовалось огромное усилие, чтобы отвергнуть старое животное. Рога у него, конечно, замечательные, но мясо жесткое и с душком, а жира почти нет.
Джим вспомнил слова Бакката: «Оставь старого самца, чтобы размножался, и самку, чтобы кормила малышей». И Джим осторожно принялся разглядывать остальное стадо. И в эту минуту на вершине появился идеальный объект для охоты.
Тоже самец, но молодой, не старше четырех лет; плоть его задних ног словно распирала блестящую золотистую кожу. Самец повернул в сторону, привлеченный зеленой листвой дерева гварри. Вытянув шею, он принялся срывать ягоды.
Джим повернул ствол мушкета в его сторону. Движения его были медленными, как приближение хамелеона к мухе. Играющие телята подняли пыль и отвлекли обычно внимательных самок. Джим прицелился так, что мушка легла на основание горла самца, на складку кожи, окружающую шею, словно ожерелье. Он знал, что даже на таком близком расстоянии массивные плечи сплющат и остановят пулю из мушкета. Надо найти щель в грудине, через которую пуля проникнет глубоко во внутренности, разрывая сердце, легкие и пульсирующие сосуды.
Он выбрал слабину курка, почувствовал его сопротивление и постепенно начал усиливать давление, глядя на точку цели на шее животного, сдерживая стремление рывком продвинуть курок на эти последние миллиметры. Боек с громким звуком опустился, кремень выбросил столб искр, выпустив облако белого дыма, загорелся порох, послышался рев и приклад ударил в плечо. Прежде чем густой пороховой дым закрыл поле зрения, Джим увидел, как самец в судороге изогнул спину. И понял, что пуля пробила сердце. Он вскочил на ноги, чтобы разглядеть что-нибудь поверх дыма. Молодой самец стоял неподвижно, раскрыв пасть. Джим видел пулевое ранение, темное бескровное отверстие на гладкой коже горла.
Стадо обратилось в бегство, антилопы диким галопом неслись вниз по склону, выбрасывая из-под
Радость его постепенно сменилась грустью подлинного охотника, который ощущает всю красоту и трагедию убийства. Когда самец затих, Джим отложил мушкет и достал из ножен на поясе нож. Используя рога как рычаг, он отвел назад голову животного и двумя точными разрезами вскрыл артерии по обе стороны горла. Потекла яркая кровь. Потом Джим поднял одну из массивных задних ног и вырезал мошонку.
Когда он выпрямился, держа в руке пушистый белый мешок, подъехала Луиза. Джим попытался объяснить:
– Если это оставить, у мяса будет дурной вкус.
Луиза отвела взгляд.
– Какое великолепное животное. Такое большое. – Казалось, то, что он сделал, огорчило ее. Но вот она распрямилась в седле. – Чем я могу помочь тебе?
– Сначала стреножь лошадей, – ответил он, и она слезла со спины Трухарт и отвела лошадей к дереву гварри. Привязала их к стволу и вернулась.
– Держи заднюю ногу, – сказал Джим. – Если оставить кишки внутри, мясо испортится за несколько часов.
Работа была тяжелая, но девушка не увиливала от нее. Когда Джим разрезал брюхо от промежности до ребер, в отверстие вывалились кишки и внутренние органы.
– Тут уж придется выпачкать руки, – предупредил он, но продолжить не успел: послышался другой голос, совсем рядом, – высокий, детский.
– Я хорошо учил тебя, Сомойя.
Джим развернулся, инстинктивно подняв нож, и увидел сидящего на камне маленького желтого человека.
– Баккат, маленький шаман! – скорее с испугом, чем с гневом воскликнул Джим. – Никогда больше так не делай. Откуда, во имя Кулу-Кулу, ты взялся?
– Я тебя испугал, Сомойя?
Баккат выглядел смущенным, и Джим вспомнил о приличиях. Он едва не оскорбил старого друга.
– Конечно, нет. Я видел тебя издалека. – Баккату нельзя говорить, что вы его не видели: он воспримет это как оскорбительный намек на свой малый рост. – Ты выше деревьев.
От этого комплимента лицо Бакката осветилось.
– Я наблюдал за тобой с самого начала охоты. Ты хорошо подкрался и чисто убил, Сомойя. Но, думаю, тебе понадобится кто-то помимо молодой девушки, чтобы разделать тушу.
Он соскочил с камня, остановился перед Луизой и захлопал в ладоши в знак приветствия.
– Что он говорит? – спросила она Джима.
– Он говорит, что видит тебя и что у тебя волосы как свет солнца, – сказал Джим. – Думаю, ты только что получила свое африканское имя – Веланга, Девушка Солнечного Света.
– Пожалуйста, скажи ему, что я тоже его вижу и что он оказывает мне великую честь.
Она улыбнулась бушмену, и Баккат радостно рассмеялся.
На одном плече у бушмена был туземный топор, на другом – охотничий лук. Отложив лук и колчан со стрелами, Баккат взял топор и стал помогать Джиму разделывать крупную тушу.