Голубой пакет
Шрифт:
Он вышел тихо, постоял некоторое время, свыкаясь с мраком ночи, и прошел к воротам, бесшумно шагая.
У ворот он задержался.
Кольцову пришла в голову мысль прокрасться к солдату и расправиться с ним. Для Кольцова это не составляло никакой трудности. Если он, выполняя приказ подполья, смог уничтожить среди белого дня следователя криминальной полиции и удачно скрыться, то уж за исход этого поединка мог поручиться. Но голос рассудка остановил его.
«Пусть себе стоит, — рассуждал Кольцов, — а когда пойдет обратно, я его тихонько пристукну. И Костю вынесем».
А солдат все
Потом тень шевельнулась, двинулась, и Кольцов услышал скрип калитки. Солдат вышел на улицу. И сразу же за этим раздалось мяуканье кошки. Но имитация была до того неудачна, что Кольцов сразу сообразил: крику кошки неумело подражал солдат. Но зачем ему это понадобилось?
Это выяснилось очень скоро.
Вновь скрипнула калитка, и теперь уже в нее вошли пять человек. Они, осторожно ступая, пересекли двор и остановились у входа в дом. Один из солдат легонько постучал автоматом в стену, и из дома показались еще три человека.
Не обмолвившись между собой ни единым словом, солдаты постояли несколько секунд, затем четверо пришедших скрылись в доме, а четверо вышедших из дома покинули двор.
«Засада! — догадался Кольцов. — Они ждут нас, сволочи… Эх, если бы у меня была хотя бы паршивенькая гранатка!»
Но гранаты не было ни у Кольцова, ни у его друзей.
Кольцов пополз обратно, и распоряжение Чернопятова осталось невыполненным.
19
Приземлилась Туманова на самом краешке лесной поляны, помеченной на карте маленьким крестиком. Еще немного — каких-нибудь двадцать — двадцать пять метров — и она угодила бы на деревья. Коснувшись земли и упав в траву, девушка замерла, напряженно вслушиваясь. Откуда-то сверху, со стороны, едва доносился рокот удалявшегося самолета. Вокруг стояла тишина: ни шороха, ни феска, ни крика птицы. Безмолвие.
Выждав несколько минут, Юля поднялась с душистой травы, встала на колени и осмотрелась. Поляну плотно окружал лес. Гребень его ломаной линии едва-едва вырисовывался на темном звездном небосклоне.
Туманова высвободилась из парашютных лямок и взглянула на часы с фосфоресцирующим циферблатом — они показывали пятнадцать минут первого.
«Уже одиннадцатое июня», — подумала разведчица и вынула компас. Она без труда определила направление, по которому ей следовало двинуться.
Девушка еще раз осмотрелась, старательно, как можно туже скатала парашют и, взвалив его на плечи, зашагала к лесу. Влажная высокая трава почти достигала колен, и ее аромат слегка кружил голову.
Лес стоял хмурой, непроницаемой стеной. Она вошла в него, сделала шаг — другой и непроизвольно остановилась: казалось, будто ее опустили в черную тушь. Надо было переждать, пока глаза привыкнут к темноте. Скоро стали угадываться очертания стволов и просветы между ними.
Не торопясь, пристально вглядываясь, осторожно нащупывая ногой землю, она двинулась вперед. Густая паутина, протянувшаяся между деревьями, прилипала к лицу, рукам, одежде.
Ветви цеплялись за парашют. Туманова сняла его с плеча и взяла под мышку.
Ноги стали погружаться во что-то податливо-мягкое, пружинящее, и она догадалась, что это мох.
Кое-где в чаще робко и сиротливо высвечивали своими огоньками одинокие светлячки, изредка попадались гнилушки, излучавшие мертвый, едва теплившийся свет.
На душе было чуть тоскливо, смутно. Туманова понимала, что лесной мрак оберегает ее лучше любого укрытия, но от этого не становилось легче, и она не могла освободиться от неприятного, сковывающего чувства.
Куда ни шагни, куда ни сверни — повсюду подстерегал затаившийся мрак. И трудно сказать, одну ли ее укрывал и оберегал он!
Да чего таить: было и страшновато. Кто посмеет отрицать, что ночью, наедине с мрачным девственным лесом это чувство не овладеет им, не напружинит нервы, не заставит сильнее биться сердце?
Но вот лес начал понемногу редеть, и Туманова выбралась на небольшую поляну, поросшую густым папоротником.
Она передохнула немного, достала из-за пояса финку и выкопала вместительную яму. В нее она уложила парашют и засыпала его землей. Затем вынула из вещевого мешка две галеты, полплитки шоколаду и небольшой термос с чаем. Незадолго перед вылетом Дмитриевский уговаривал ее поплотнее поужинать. Но она отказалась. Андрей упрашивал, доказывал, что после прыжка ей надо быть бодрее, что надо набраться сил, но она так и не послушалась. И объяснила почему.
Отец Юли всю свою жизнь провел в лесу. Он родился в семье лесничего, долгое время работал научным сотрудником в лесных заповедниках и погиб в лесу. За три года до войны, передвигаясь по замерзшей таежной реке в Забайкалье, он вместе с лошадью и санями провалился под лед и не смог выбраться. Василий Туманов считал лес своим домом, любил, знал все его тайны и сумел эту любовь внушить детям. Он нередко говорил дочери: «Если хочешь хорошо видеть в лесу ночью, никогда не набивай желудок. Полный, сытый желудок притупляет зрение. Днем это незаметно, а ночью сильно сказывается».
Юля свято верила в житейскую мудрость отца, помнила его наказы и поэтому ограничила себя перед вылетом только стаканом крепкого горячего чая и бутербродом.
Сейчас, подкрепившись галетами и шоколадом, отхлебнув несколько глотков из термоса, она почувствовала себя вполне бодрой. Теперь надо было покинуть место, где зарыт парашют, так же быстро, как она покинула и зону приземления. Этого правила она придерживалась постоянно и никогда не нарушала его.
Сверившись с компасом и внеся небольшую поправку в направление своего движения, Туманова поставила пистолет на предохранитель и вновь углубилась в лес. Вскоре ноги ее заскользили по мягкому настилу из прошлогодней хвои. Лиственный лес сменялся хвойным.
Вдруг впереди послышался звук льющейся воды. Юля остановилась. До реки, по ее расчетам, было еще далеко. Она вслушалась и поняла: где-то совсем рядом грустно и мелодично ворковал невидимый родник.
Успокоенная, она пошла дальше и, пройдя час, решила сделать основательный привал, дождаться утра.
Юля выбрала укромное местечко под огромной густой елью, сбросила с плеч вещевой мешок, сняла маскхалат и разостлала его. Огня разводить не решилась, да в нем и не было особой нужды: в мешке имелся карманный фонарик.