Голубой велосипед
Шрифт:
– Ты не находишь, что сегодня Леа какая-то странная?
Не отвечая, Жан пожал плечами.
Леа протянула Клоду заваленную копченостями тарелку.
– Держите, я к ней не прикасалась.
Взяв тарелку и покраснев, Клод поблагодарил ее.
– Вы еще побудете в Белых Скалах?
– Не думаю, если учесть, что готовится…
Леа не слушала. Ее внезапно пронзила мысль: "Ведь Лоран даже не знает, что я его люблю".
На ее лице это открытие отразилось таким облегчением, сопровождалось таким взрывом веселого смеха, что все изумленно на нее посмотрели.
С виноватым видом они прошли к дому, где сгрудились приглашенные.
– Ты считаешь, что будем воевать? – спросил Рауль Лефевр у Алена де Рюссе, который был чуть старше него, а потому выглядел более способным дать серьезный ответ.
– В этом нет никакого сомнения, вы же слышали передачу вчера вечером: немедленное возвращение Данцига Германии вслед за предложениями, изложенными Гитлером польскому уполномоченному, предъявленный Польше ультиматум, истекающий вечером 30 августа. Сегодня 1 сентября. Можете быть уверены, что в этот час гауляйтер Форстер провозгласил присоединение Данцига к рейху, а Германия вторглась в Польшу.
– Значит, война? – произнес внезапно охрипшим голосом Жан Лсфевр.
– Да, это война.
– Здорово, пойдем сражаться, – хвастливо воскликнул Люсьен Бушардо.
– Да, и мы победим, – заявил Рауль Лефевр с мальчишеской горячностью.
– Я не так в этом убежден, как ты, – устало произнес Филипп Дельмас.
Леа бегом пересекла луг, за которым находилась рощица. Оттуда, оставаясь в тени деревьев, можно было охватить взглядом все поместье д'Аржила. Это были прекрасные земли, более плодородные и лучше расположенные, чем Монтийяк, дающие более щедрый урожай. Леа всегда любила Белые Скалы. Глазами собственницы созерцала она эти поля, эти виноградники, эти рощи и эту усадьбу.
Нет, никто не понял бы и не холил бы эти земли лучше, чем она, за исключением ее отца и месье д’Аржила… и, конечно, Лорана. Лоран… нет ни малейшего сомнения в том, что он любит ее. Но не знает, что и она в него влюблена. А ведь она лишь чуть моложе Камиллы. Камилла… Что он нашел в этой худышке, такой плоской, так плохо одетой, такой неуклюжей, будто она только вчера вышла из своего монастыря? А ее прическа… Да разве можно так причесываться в наше время? Корона из светлых косичек! Не хватает только эльзасского пучка! В дни патриотического накала это был бы просто подарок!… А ее лицемерная любезность! "Я так хотела бы стать вашей подругой". И что там еще?… Нет, решительно Лоран не любит эту преснятину. Как истинный джентльмен он считает себя обязанным выполнить обещание, данное едва не в колыбели. Но как только он узнает, что Леа его любит, тотчас же разорвет помолвку и убежит с ней.
Целиком ушедшая в свои восторженные мечты, Леа не заметила прислонившегося к дереву мужчину, который с улыбкой на нее посматривал.
Уф! Она почувствовала себя увереннее. Для того, чтобы привести в порядок свои мысли, ничего нет лучше одиночества. Она успокоилась, теперь все пойдет так, как ей хочется.
– Я его добьюсь!
Взрыв смеха заставил ее вздрогнуть.
– Уверен в этом, – поддакнул лицемерно-почтительный голос.
– Вы меня испугали. Кто вы?
– Друг месье д'Аржила.
– Меня бы это удивило. Ох, простите…
Он снова расхохотался. "Почти красив, когда смеется", – подумала Леа.
– Не извиняйтесь, вы не ошиблись. Между весьма достойными господами д’Аржила и вашим покорным слугой существует очень мало точек соприкосновения, если исключить кое-какие интересы. К тому же мне было бы страшно скучно в их обществе.
– Как вы можете такое говорить! Они самые вежливые и образованные люди в крае!
– Именно это я и говорил.
– Ох…
Леа с любопытством взглянула на собеседника. Впервые она слышала, чтобы с такой свободой говорили о владельцах Белых Скал. Стоявший перед нею мужчина с нагловатыми голубыми глазами, выделявшимися на очень загорелом и скорее некрасивом лице с жесткими чертами, сверкающими белыми зубами меж полных губ, был высок, тщательно причесан. Он жевал отвратительно пахнувшую смятую сигару. Однако изысканный, превосходно сшитый костюм из темно-серого материала в тонкую белую полоску решительно не вязался с его вызывающим видом и ужасной сигарой.
Отгоняя тошнотворный запах, Леа взмахнула рукой.
– Может, дым вам неприятен? Я приобрел эту скверную привычку в Испании. Теперь, когда я оказался допущен в лучшее бордоское общество, придется снова привыкать к "гаванам", – сказал он, отбрасывая сигару и тщательно затаптывая ее ногой. – Правда, есть риск, что с началом войны их будет не хватать.
– Война… война… У вас, мужчин, только это слово на языке. Зачем воевать? Меня это не интересует.
Мужчина с улыбкой поглядел на нее. Так смотрят на раскапризничавшегося ребенка.
– Вы правы. Только грубиян может досаждать столь очаровательной девушке такими незначительными вещами. Лучше поговорим о вас. У вас есть жених? Неужели нет? Никогда в это не поверю. Только что видел вас в окружении стайки молодых людей, выглядевших весьма вами увлеченными. Конечно, за исключением самого счастливого жениха…
Присевшая было Леа, вскочила.
– Вы мне надоели, месье. Позвольте мне присоединиться к друзьям.
Он склонился перед ней в ироничном поклоне, который привел девушку в бешенство.
– Я вас не задерживаю. У меня нет ни малейшего желания причинить вам неприятность или ссориться из-за вас с вашими воздыхателями.
Не попрощавшись и высоко держа голову, Леа прошла мимо и удалилась.
Мужчина сел на скамью и, вынув сигару из кожаного портсигара, откусил зубами и выплюнул ее кончик, раскурил, задумчиво глядя на отдаляющийся силуэт забавной девочки, которая не любила войну.
Под заинтересованными взглядами гостей музыканты принялись расставлять на площадке между деревьями свои инструменты.