Голубые искры
Шрифт:
– Это Оберемлергард. Здесь живут, зер гуд, очень хорошие, ремесленники. Это - майн фатер, отец возил нас на экскурсии, - говорит Генрих.
Вот дети в курортном Гармише, смеясь, катятся с горы на санках, вот они на лыжах на фоне заснеженных Альп, вот - на дискотеке. А это снова Мюнхен: Старый город.
– Здесь были Ленин с Крупской и Гитлер, - дополняет рассказ Генриха Зина.
Иногда дает пояснения Вера Федоровна. Она более полно рассказывает о Штутгарте, где родился Гегель и долгое время жил поэт Фридрих Шиллер, о том, что название Рейх Дойчлянд - Рейх Германцев - появилось только в десятом веке. До этого это было Восточно-Франкское государство.
Ученики слушали Генриха, учительницу и восторженную одноклассницу, разглядывали "витрину"
– Вера Федоровна, можно вопрос Генриху?
– Говори, Майоров.
– Генрих, мы на экранах наших телевизоров видим забастовки ваших авиадиспетчеров, машинистов электропоездов, видим, как толпы недовольных эмигрантов поджигают легковые автомашины - это наша пропаганда или у вас не все так пушисто и гладко?
– Что есть пушисто?
– спросил Генрих, повернувшись к Зине.
Поняв вопрос, ответил:
– Люмпев Вербрехер, подлецы и преступники везде есть.
– Не надо о политике. На сегодня урок закончен. Завтра мы все идем в краеведческий музей. Можете пригласить родителей, - прервала дискуссию учительница.
Музей располагался на окраине города в старом, красного кирпича, дореволюционной постройки здании бывшего церковно-приходского училища. Добраться туда можно было трамваем, но Вера Федоровна заказала автобус: это быстрее и есть где оставить школьные ранцы. Генриха пропустили в автобус первым, он занял место у окна, снял с головы свою шерстяную, вязанную на спицах шапочку и положил ее на свободное, рядом с собой, сиденье. За ним заскочила лидер класса - белокурая, спортивная Катя Одинцова.
– Это ты занял для меня? Можно я сяду с тобой, Генрих?
– прощебетала она, указывая на шапочку на месте рядом с ним.
– Ман дарф нихт, нельзя.
Обиженная девочка уселась у окнуас противоположной стороны автобуса. Вова Майоров пропустил Зину вперед и галантно помог ей подняться на высокую ступеньку автобуса. А в автобусе Малининой уже призывно махал шапочкой русоволосый Генрих: "Ком цу мир, ком! Иди ко мне, иди!". Она радостно уселась рядом, поправила платье, оголив красивые колени. Это не укрылось от Одинцовой.
– Воображала, - процедила она и отвернулась к окну.
Взрослых с детьми было всего трое: учительница, отец Одинцовой - Алексей Михайлович - высокий, красивый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, он был неравнодушен к Вере Федоровне и не упускал случая поучаствовать во всех мероприятиях с родителями, которые она организовывала, и Яков Петрович.
Алексей Михайлович и учительница уселись на переднее сиденье, лицом к ученикам, Яков Петрович прошел на заднее сиденье, и автобус тронулся. Когда свернули с центральной улицы, машину начало подбрасывать на ухабах.
– Какие все-таки у нас дороги!
– кокетливо улыбнулась Вера Федоровна, расстегнула коротенькую норковую шубку и поправила кулон-сердечко в декольте платья.
– Когда я был во Франции, - сказал Алексей Михайлович, - нам рассказывали, что у них дорожники при ремонте ставят на асфальте дату ремонта. И гарантируют качество работы минимум на пять лет. Если в течение этого срока дорога начнет портиться, ремонт производится дорожниками бесплатно, плюс затраты на материальный и моральный ущерб.
– И когда только мы в России по-европейски жить научимся?
– сказала Вера Федоровна и капризно надула губки.
Кроме музея в здании располагались другие муниципальные заведения: отдел образования, отдел культуры, спорткомитет. В этом же здании в одном крыле с музеем была столовая, и учительница объявила, что перед экскурсией все пообедают, выбрать можно все, что есть в меню. На кассе рассчитываться не надо - это сделает она. Ученики шумной толпой ввалились в обеденный зал и столпились у меню, затем цепочкой выстроились на раздаче. Салаты, холодные закуски и соки были уже разложены по порциям и разлиты в стаканы, горячее нужно было заказывать на раздаче, чай и кофе - наливать у кассы. Все взяли на подносы выбранную еду и уселись за столы. Генрих, Зина, Катя Одинцова и Вова Майоров уселись за один стол. Вера Федоровна и Алексей Михайлович - за отдельный столик. Он сходил в буфет и купил к обеду бутылочку чешского пива. Вера Федоровна от пива отказалась: "Ну, что вы, мне сейчас нельзя, я же с учениками!". Яков Петрович столоваться отказался, сославшись на то, что уже пообедал.
– Во Франции почти везде шведский стол: заплатил на входе - и полный выбор блюд и напитков - набирай все и сколько угодно. Горячее постоянно обновляется, закуски тоже.
– Ну, это ж во Франции. Нам еще далеко до этого, - сказала Вера Федоровна, подцепив вилочкой маслину в салате.
Музей располагался в торце здания и состоял из шести залов, четыре зала по кругу - зайдя в первый, выйти можно только обойдя остальные три. Здесь были экспозиции древнего населения - мордвы и удмуртов: макет городища, древней избы, очаг, предметы быта и охоты. Много наконечников копий и стрел, украшения - шейная гривна, бусы. Жилище царских времен: кровать, застланная домотканым покрывалом, берестяная люлька, подвешенная на жердине, для укачивания младенца, сундук для хранения вещей, берестяной же пестерь - прадедушка современного ранца, оригинальные национальные наряды, различный инструмент того времени. В одном из залов располагался большой, во всю стену, макет города дореволюционного времени: улицы, разбегающиеся лучами от центральной площади с большим белокаменным собором посредине, река, деревянный мост.
В этом же зале была представлена дореволюционная лавка с самоварами, шкатулками, фарфоровыми фигурками, стеклянными, замысловатой формы бутылочками, часами с боем, поддужными колокольчиками.
Один зал был посвящен знатным горожанам того времени: городничему, аптекарю, знаменитой актрисе, известному композитору - уроженцу этого города.
Два зала были в стороне, пройти в них можно было только через коридор. Они были гораздо больше. Три года назад, Яков Петрович хорошо помнил это, в одном из них располагалась экспозиция, посвященная Великой Отечественной войне, горожанам, сгоревшим в пламени тех битв. Яков Петрович любил читать развернутые треугольнички писем с фронта, в них была вера в победу, вера в светлое будущее, наказы. Здесь он увидел фотографию своего отца возле противотанковой пушки, здесь из представленных документов узнал, что жизнь рядового на передовой, по расчетам генштаба, составляла сорок пять дней. Здесь узнал, что война имела и свою денежную цену: солдату платили от тридцати до двухсот рублей, двести рублей полагалось снайперу. Узнал, что за сбитый самолет вознаграждение составляло тысячу рублей, за три самолета - три тысячи и орден, за десять сбитых самолетов - пять тысяч рублей и Золотая Звезда Героя Советского Союза. Имелись расценки и на подбитый вражеский танк, а ремонтникам за отремонтированный танк Т-34 полагалось 500 рублей. Здесь было письмо фронтовички о том, что причитающиеся ей деньги она, как и большинство ее товарищей, перечислила в фонд Победы и на облигации займа. Яков Петрович узнал, что Военторг располагал на фронтах шестьюстами передвижными магазинами, где можно было купить открытки, конверты, карандаши, иголки, пуговицы, кисеты, эмблемы, звездочки на погоны. И цены были другие: хлеб - рубль, мыло - рубль пятьдесят, папиросы "Казбек" - три пятнадцать, пол-литра водки -одиннадцать с копейками. А Яков Петрович помнил и гражданские рыночные цены военного времени: хлеб - от двухсот до пятисот рублей за буханку, картошка - девяносто рублей килограмм, водка - от четырехсот рублей за бутылку.