Голый завтрак
Шрифт:
Ужалился на глазах у Д.Л. Нащупываю вену в босой левой ноге…. У торчков нет стыда…. Они непроницаемы для отвращения остальных. Сомнительно, чтобы стыд мог существовать в отсутствие сексуального либидо…. Стыд торчка исчезает вместе с его несексуальной общительностью, которая также зависит от либидо…. Наркоман относится к своему телу безлично, как к инструменту поглощения среды, в которой он обитает, оценивает свою ткань холодными руками лошадника. "Ширяться сюда бестолку." Мертвые рыбьи глаза шарят по изувеченной вене.
Пользуюсь снотворным нового типа, называется Сонерил…. Сонным себя не чувствуешь…. В сон сдвигаешься без перехода, резко выпадаешь прямо в середину сновидения….
Президент – торчок, но не может принять это прямо из-за своего положения. Поэтому он шмыгается через меня…. Время от времени мы входим в контакт, и я его подзаряжаю. Эти контакты выглядят, для случайного наблюдателя, как гомосексуальные практики, но действительное возбуждение не сексуально в первую голову, а климакс – момент разрыва, когда перезарядка завершена. В контакт вводятся восставшие пенисы – по крайней мере, мы пользовались этим методом в начале, но контактные точки изнашиваются, как вены. Теперь мне иногда приходится проскальзывать своим пенисом под его левое веко. Разумеется, я всегда могу заразить его Осмотической Подзарядкой, которая соответствует подкожному впрыскиванию, но это означает признать поражение. О.П. испортит настроение Президенту на много недель и вполне может повлечь за собой атомные заморочки. И Президент платит высокую цену за свою Окольную Привычку. Он пожертвовал всем контролем и зависим, как нерожденное дитя. Окольный Наркоман страдает от целого спектра субъективного ужаса, неслышного фотоплазменного неистовства, омерзительной агонии костей. Напряги нарастают, чистая энергия без эмоционального наполнения. в конце концов, продирает все тело, швыряя его в стороны, будто человека в контакте с высоковольтными проводами. Если его связь подзарядки намертво обрезана, Окольный Наркоман впадает в настолько яростные электрические конвульсии, что кости его расшатываются, и он умирает с собственным скелетом, изо всех сил пытающимся выкарабкаться из своей нестерпимой плоти и бежать по прямой к ближайшему кладбищу.
Отношения между О.Н. (Окольным Наркоманом) и его С.П. (Связным Подзарядки) так интенсивны, что они в силах терпеть общество друг друга лишь очень краткие и нечастые промежутки времени – я имею в виду, помимо встреч для перезарядки, когда все личное общение затмевается процессом подзарядки.
Читаю газету…. Что-то насчет тройного убийства на рю де Рьма, Париж: "Сведение счетов."… Продолжаю ускользать…. "Полиция идентифицировала автора… Пепе Эль Кулито… Маленькая Срака, уменьшительно ласкательная кличка." Что, в самом деле так написано?… Пытаюсь поймать слова в фокус… они распадаются бессмысленной мозаикой….
ЛАЗАРЬ, СТУПАЙ ДОМОЙ
Роясь в поблекшей пленке на съемной границе – в вялой серой местности, зияющей зловонными провалами и испещренной отверстыми дырами торча, Ли обнаружил, что молодой планкеша, стоящий в его комнате в 10 часов утра, вернулся с Корсики после двух месяцев водолазания и соскочил с иглы….
"Пришел повыпендриваться своим новым телом," решил Ли, содрогаясь от утренних ломок. Он знал, что видел – ах да, Мигель, спасибо – три месяца назад, сидя в Метрополе, отключился над черствым желтым эклером, которым два часа спустя отравится кошка, решил, что усилия, затраченного на то, чтобы увидеть Мигеля вообще в 10 утра, вполне достаточно и без невыносимой работы по исправлению ошибки – ("что это за ебаная ферма?"), что, к тому же, потянет за собой нынешний вид Мигеля в сильно попользованных областях, как некоего громадного, неудобного зверя, лежащего поверх остальных вещей в чемодане.
"Ты великолепно выглядишь," сказал Ли, стирая более очевидные признаки отвращения неряшливой, повседневной салфеткой, при виде серой жижи мусора, проступающей на лице Мигеля, изучая узоры изношенности, как если бы и сам человек, и его одежда много лет перемещались по закоулкам времени, а космическая станция, где можно было бы привести себя в порядок, им так никогда и не попалась….
"Кроме этого, к тому времени, как я мог бы исправить ошибку… Лазарь, иди вон…. Уплати Чуваку и ступай домой…. К чему мне лицезреть твои старые телеса, взятые напрокат?"
"Ну что ж, клево, что ты соскочил… Оказал себе любезность." Мигель плавал по комнате, гарпуня рыбу рукой….
"Когда там, то о гарике вообще не думаешь."
"Тебе так лучше," сказал Ли, мечтательно оглаживаяшрам от иглы на тыльной стороне руки Мигеля, медленными завихрениями пальца водя по изгибам и узорам гладкой лиловой плоти….
Мигель почесал руку…. Выглянул в окно…. Его тело шевелилось крохотными гальванизированными рывками по мере того, как зажигались мусорные каналы…. Ли сидел и ждал. "От одного сеанса еще обратно никто не садился, пацан."
"Я знаю, что делаю."
"Все всегда знают."
Мигель взял пилочку для ногтей.
Ли прикрыл глаза: "Слишком утомительно."
"А, спасибо, было здорово." Брюки Мигеля опали на лодыжки. Он стоял в бесформенном чехле плоти, из бурой становившейся зеленой, затем бесцветной в утреннем свете, комьями отваливавшейся на пол.
Глаза Ли шевелились в веществе лица… маленький, холодный, серый проблеск…. "Убери за собой," сказал он. "И без этого грязи хватает."
"О, э-э, конечно," Мигель загоношился с совочком.
Ли спрятал пакет героина.
Ли жил на постоянном трехдневном оттяге с, разумеется, определенными, э-э необходимыми перерывами, чтобы подкинуть дровишек в огонь, снедавший его желто-розово-бурое желеобразное вещество и не подпускавший излишек маячащей плоти. В начале плоть его была просто мягка – так мягка, что его до кости ранили пылинки, сквозняки и шуршавшие мимо полы пальто, в то время как непосредственный контакт с дверями и стульями дискомфорта, казалось, не вызывал. Ни одна рана не заживала в его мягкой, неуверенной плоти…. Длинные белые щупальцы грибов обвивали обнаженные кости. Затхлые ароматы атрофировавшейся мошонки окутывали его тело мохнатым серым туманом….
Во время его первой жестокой инфекции закипевший градусник сверкнул ртутной пулей прямо в череп медсестре, и та пала замертво с исковерканным воплем. Врач окинул его одним взглядом и захлопнул стальные шторы надежды на спасение. Он приказал немедленно вышвырнуть с территории больницы и пылающую постель, и ее обитателя.
"Он, наверное, сам свой пенициллин вырабатывать умеет!" проворчал врач.
Но инфекция выжгла плесень…. Ли теперь жил с разными степенями прозрачности…. Хоть он и не был в точности невидимкой, но разглядеть его, по меньшей мере, было сложно. Его присутствие не привлекало особого внимания…. Люди прикрывали его проекцией, либо отмахивались от него, как от отражения, от тени: "Какая игра света или неоновая вывеска."
Теперь Ли чувствовал первую сейсмическую дрожь подступавшего Старого Верного Холодного Ожога. Он выпихнул дух Мигеля в коридор добрым, твердым щупальцем.
"Господи!" сказал Мигель. "Мне пора!" Он выскочил наружу.
Розовые языки гистамина пыхнули из раскаленной сердцевины Ли и покрыли собой всю его болезненную периферию. (Комната была огнеупорной, стены из железа обожжены и усеяны лунными кратерами.) Он вмазался по-крупной и фальсифицировал свой распорядок.
Он решил навестить коллегу, НеГодного Джо, которого подцепило во время приступа Шпиг-утота в Гонолулу.