Гомес
Шрифт:
– Есть ли необходимость так вкалывать?
Он возмущенно пожал плечами.
– Так работают многие ученые. Ньютон работал так...
– Но какой в этом смысл? Почему он не спит и не ест?
Майнз ответил: "Вам этого не понять".
– Куда мне! Я ведь всего лишь малограмотный репортер. Просветите меня, господин специалист.
После долгого молчания он сказал, уже не так сурово:
– Как бы это объяснить... Ладно, попробую. Этот паренек наверху заставляет работать свой мозг. К примеру, великий шахматист может с завязанными глазами дать
Я вдруг почувствовал нечто совсем необычное для репортера - смущение.
– Что вы имеете в виду?
– Мне кажется, он работает над единой теорией поля.
Очевидно, Майнз полагал, что этим все сказано. Я же всем своим видом показал, что по-прежнему остаюсь в неведении.
Он задумался.
– Право, не знаю, как объяснить это неспециалисту. Не обижайтесь, Вильчек. Ну, попытаюсь. Вы, вероятно, знаете, что математика развивается волнообразно, прокладывая дорогу прикладным наукам. Ну, например, в средние века сильно продвинулась вперед алгебра, что повлекло за собой расцвет мореплавания, землепроходства, артиллерии и т. д. Затем пришло Возрождение, а с ним математический анализ. Отсюда было недалеко до освоения пара, изобретения различных машин, электричества. Эра современной математики, начавшаяся, скажем, с 1875 года, дала нам атомную энергию. Не исключено, что этот паренек может способствовать возникновению новой волны.
Он встал, надел шляпу.
– Минутку, - сказал я, сам удивляясь тому, что голос мне не изменяет.
– А что дальше? Власть над тяготением? Власть над личностью? Транспортировка людей по радио?
Доктор Майнз вдруг показался мне старым и измученным.
– Не беспокойтесь о мальчике, - сказал он, старательно избегая моих глаз, - все будет в порядке.
И он ушел.
Вечером я принес Гомесу кусок пирога с мясом и гоголь-моголь. Он выпил немного, рассеянно поблагодарил меня и повернулся к своим листкам.
Вечером следующего дня все это неожиданно кончилось. Гомес, худой, как рикша, шатаясь, спустился на кухню. Откинув со лба непослушные волосы, сказал: "Бил, что бы поесть?" - и вдруг грохнулся на пол. На мой крик прибежал Лейцер, со знанием дела пощупал пульс Гомеса, подложил под него одеяло и накрыл другим.
– Это просто обморок, - сказал он.
– Его нужно перенести на кровать.
Мы отнесли Гомеса наверх и уложили. Придя в себя, он пробормотал что-то по-испански, а затем, увидев нас, сказал:
– Ужасно извините, ребята. Должен был вести себя лучше.
– Сейчас дам тебе поесть, - сказал я и получил в ответ приветливую улыбку.
Он с
– Новое есть, Бил?
– Что новенького? Это ты должен сказать мне, что новенького. Ты кончил работу?
– Почти. Самые трудности уже сделал.
И он скатился с постели.
– Ты бы полежал еще, - попробовал настоять я.
– Со мной все в порядке, - сказал он улыбаясь.
Я последовал за ним в его комнату. Он вошел, опустился в кресло; глаза его были прикованы к испещренной символами доске, затем он закрыл лицо руками. От улыбки не осталось и следа.
– Доктор Майнз сказал, что ты чего-то достиг.
– Si. Достиг.
– Он говорит, единая теория поля.
– Угу.
– Это хорошо или плохо?
– спросил я, облизывая от волнения губы.
– Я имею в виду, что из этого может выйти.
Рот мальчика неожиданно вытянулся в одну жесткую линию.
– Это не мое дело, - сказал он.
– Я американский гражданин Соединенных Штатов.
И он уставился на доску, покрытую таинственными значками.
Я тоже посмотрел на доску - нет, не просто взглянул, а посмотрел внимательно - и был поражен тем, что увидел. Высшей математики я, конечно, не знаю. Но кое-что слышал о ней краем уха: ну, например, что там бывают всякие сложные формулы, состоящие из английских, греческих и еще черт знает каких букв, простых, квадратных и фигурных скобок и множества значков, кроме известных каждому плюса и минуса.
Ничего похожего на доске не было. Там были написаны варианты одного простого выражения, состоящего из пяти букв и двух символов: закорючки справа и закорючки слева.
– Что это значит?
– Это у меня получилось.
– Мальчуган явно нервничал.
– Если сказать словами, то значок слева означает "покрыть полем", а справа - "быть покрытым полем".
– Я спрашиваю, что это значит?
В его черных сияющих глазах появилось выражение загнанного зверя. Он промолчал.
– Здесь все выглядит очень просто. Я где-то читал, что решенная задача всегда кажется очень простой.
– Да, - сказал он едва слышно, - это очень просто, Бил. Даже слишком просто, я сказал бы. Лучше я буду держать это в голове.
И он подошел к доске и стер все, что там было написано. Моим первым движением было остановить его. Он улыбнулся очень горькой улыбкой, какой я никогда прежде не замечал у него.
– Не бойся, я не забуду, - он постучал костяшками пальцев по лбу, - Не смогу забыть.
Я от всей души надеюсь, что никогда больше ни у кого не увижу такого выражения в глазах, какое было тогда у моего юного друга.
– Хулио, - сказал я потрясенно.
– Почему бы тебе не уехать ненадолго? Поезжай в Нью-Йорк, погости у родителей, отвлекись, а? Они не могут держать тебя здесь насильно.
– Они предупредили меня, что я не имею права отлучаться, - сказал он неуверенно. Затем в его голосе вдруг появилось упрямство.
– Ты прав, Бил. Давай поедем вместе. Я пойду одеться, а ты... ты скажи Лейцеру, что мы хотим уйти.