Гомосек
Шрифт:
Мальчишка сел рядом с Ли и положил руку ему между ног. Перед глазами от оргазма почернело жаркое солнце. Он весь вытянулся и закрыл глаза рукой. Другой мальчишка лег головой ему на живот. Ли чувствовал, какая теплая у него голова, а там где по животу елозили волосы, было щекотно.
И вот он в бамбуковой хижине. Масляная лампа освещает женское тело. Ли чувствовал, что хочет эту женщину сквозь тело кого-то другого. "Я не педик, – подумал он. – Я лишен тела".
Ли пошел дальше, размышляя: "Что же мне делать? Позвать их с собой в гостиницу? Они, вроде, непрочь. За несколько сукре…"
Для осуществления плана Ли требовалась река. Ли жил на реке – и жил так, как ему вздумается. Выращивал свою дурь, мак и кокаин, а прислуживал ему во всем юный туземный мальчишка. На грязной реке у берега стояли лодки. Мимо проплывали огромные водяные гиацинты. В ширину река была добрых полмили.
Ли дошел до небольшого парка. Там стояла статуя Боливара, этого "Дурня-Освободителя", как называл его Ли: Боливар поживал кому-то руку. Оба выглядели усталыми, им было противно, оба смотрелись потрясающими пидорами – то есть, настолько, что потрясало. Ли стоял и рассматривал статую. Потом сел на каменную скамью лицом к реке. Все вокруг посмотрели на Ли, когда он сел. Ли тоже посмотрел на них. В нем не было этого американского нежелания встречаться взглядами с незнакомыми людьми. Окружающие отвернулись, закурили, возобновили свои разговоры.
Ли сидел и смотрел на грязно-желтую реку. На полдюйма вглубь уже невозможно было ничего разглядеть. Время от времени перед лодкой на поверхность выскакивала рыбка. Там были элегантные клубные яхты, с полыми мачтами и изящными обводами. Там были каноэ-долбленки с подвесными моторами и кабинами из бамбуковой щепы. Посреди реки на якоре стояли две ржавые канонерки – военно-морской флот Эквадора. Ли просидел там целый час, потом встал и зашагал к гостинице. Уже было три часа. Аллертон еще лежал в постели. Ли присел на край кровати.
– Уже три часа, Джин. Пора вставать.
– Зачем?
– Ты всю жизнь хочешь в постели проваляться? Пойдем вместе, по городу приколемся. Я видел тут очень красивых мальчишек на набережной. Настоящие, неограненные. Такие зубы, такие улыбки. Молоденькие мальчишки, все просто вибрируют жизнью.
– Ладно. Хватит слюни распускать.
– Что в них есть, чего мне хочется, Джин? Ты не знаешь?
– Нет.
– В них мужское начало, разумеется. Во мне – тоже. От себя я хочу того же, чего и от других. Я лишен тела. Своим собственным телом я почему-то пользоваться не могу. – Он протянул руку. Аллертон увернулся.
– В чем дело?
– Мне показалось, ты хочешь погладить меня по ребрам.
– Чего ради? Ты что, думаешь, я педик или как?
– Честно говоря, да.
– Но у тебя действительно очень красивые ребра. Покажи мне сломанное. Это вот здесь? – Ли провел рукой по верхним ребрам Аллертона. – Или ниже?
– Ох, иди на фиг.
– Но Джин… мне причитается, не забыл?
– Да, наверное, причитается.
– Конечно, если ты захочешь подождать до вечера… Эти тропические ночи так романтичны. Так мы сможем часов двенадцать
– Наверное, лучше сейчас, – ответил Аллертон. – Ты же знаешь – я люблю спать один.
– Знаю. И очень жаль. Если бы все было по-моему, мы бы каждую ночь сплетались друг вокруг друга, как гремучие змеи в спячке.
Ли разделся и лег с Аллертоном.
– А холосо бы нам с тобой, масенький, плосто плюхнуться вместе в один больсо-ой пузыль, – по-детски просюсюкал он. – Тебя жутики берут?
– Еще какие.
Аллертон удивил Ли своей необычной страстностью. В оргазме он жестко стиснул ребра Ли. Потом глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Ли погладил его брови большим пальцем.
– Не возражаешь? – спросил он.
– Не очень.
– Но тебе же иногда нравится? Все это, я имею в виду.
– О, да.
Ли устроился щекой у голого плеча Аллертона и уснул.
Ли решил подать заявление на паспорт перед тем, как уехать из Гуаякиля. Он переодевался перед визитом в посольство и разговаривал с Аллертоном:
– Наверное, высокие ботинки не годятся, да? Консул, вероятно, – элегантный гомосексуалист… "Дорогуша, ты можешь в это поверить? Высокие ботинки. Такие настоящие, старомодные, со шнуровкой на крючочках. Я просто глаз отвести не мог. Боюсь, я понятия не имею, чего ему нужно было…"
Я слыхал, из Государственного департамента вычищают всех педиков. Если это правда, там останется только обслуживающий персонал… А, вот они где. – Ли надевал полуботинки. – Представляешь – подходишь к консулу и сразу просишь денег на еду… Он отшатывается, подносит ко рту надушенный платок, точно ты ему дохлого омара на стол уронил: "Так вы нищ! В самом деле, я не понимаю, почему вы решили прийти ко мне с этим отвратительным известием. Могли бы проявить и чуточку предупредительности. Вы должны понимать, насколько такие вещи омерзительны. В вас что – нет ни капли гордости?"
Ли повернулся к Аллертону.
– Как я выгляжу? Я не хочу выглядеть чересчур хорошо, иначе он полезет ко мне в ширинку. Может, лучше тебе сходить? Тогда мы точно паспорта получим завтра.
– Ты только послушай. – Ли читал гуаякильскую газету. – Похоже, перуанские делегаты появились на противотуберкулезной конференции в Салинасе с огромными картами, на которых были изображены районы Эквадора, присвоенные Перу в войне 1939 года. Эквадорские врачи могли бы прийти на заседания, покручивая на своих часовых цепочках усохшими головами перуанских солдат.
Аллертон нашел статью о героической борьбе эквадорских морских волков.
– Кого?
– Тут так написано: Lobos del Mar. Похоже, какой-то офицер держался за свое орудие до последнего, хотя поворотный механизм уже не работал.
– Довольно глупо, на самом деле.
Они решили поискать яхту в Лас-Плайясе. Там было холодно, вода – неспокойная и грязная, унылый курорт для среднего класса. Еда была кошмарной, но одна комната без еды стоила почти столько же, сколько и полный пансион. Они попробовали один обед. Тарелка риса – ни соуса, ничего. Аллертон сказал: