Гончаров и Бюро добрых услуг
Шрифт:
– Очень много - это сколько?
– На этот вопрос я отвечать не буду. Что за привычка считать чужие деньги!
– Вот и я о том же.
– Дружески похлопал его Ухов.
– Что за привычка у тебя, Коляринский, считать деньги Веры Вениаминовны Верещагиной.
– Вера не имеет к ним никакого отношения. Она о них и знать не знала и думать не думала. Так что ваша оценка меня как альфонса, или хуже того, мародера, совершенно неверна и более того, оскорбительна. Исключительно благодаря своему уму и смекалке, рискуя собственной
А теперь срочно вызывайте врача. Рука уже ничего не чувствует, как бы гангрена не началась.
– Озабоченно разглядывая свое щупалце посетовал Геночка.
– И еще, пока я добрый, до приезда врача, можете оставить драгоценности и убираться отсюда ко всем чертям. Обещая, что никакой волну поднимать не буду.
– Облагодетельствовал, отец ты наш родный.
– От избытка чувств прослезился Макс.
– По гроб жизни тебе обязаны. Только мы по другому сделаем. Обнаглел ты, скотина, до чрезвычайности и мы просто вынуждены принять соответствующие меры.
– Какие ещё меры?
– Простые. Стащим тебя вместе с твоим Майклом в подвал и оставим помирать возле любимого сейфа. Думаю, что дня через три вы окочуритесь и тогда вместе с начальником милиции Мишиным мы вас навестим и засвидетельствуем факт смерти. Картинка не вызовет никаких сомнений. Ты застукал своего охранника в тот момент, когда он пытался открыть сейф и бедолаге не оставалось ничего иного как в тебя выстрелить. Будучи смертельно раненным ты вытаскиваешь пистолет и наповал его убиваешь. Однако до того как взлететь на небеса Майкл успевает произвести ещё один, роковой для тебя выстрел прямо в голову. Как тебе это нравиться?
– Но Майкл то живой и голова у меня целая...
– А мы на что?
– Обезоруживающе улыбнулся Макс.
– Это вы сейчас целы и невредимы, а через пять минут будете именно такими как я говорю. Засвидетельствуем мы вашу смерть и передадим драгоценности их настоящей хозяйке, Вере Вениаминовне Верещагиной. Как тебе это нравится?
– Только не это.
– Взмолился Коляринский и из его глаз потекли самые настоящие слезы.
– Неправильно. Не заслужила она того. Хоть бы раз свечку в церви за упокой души своих близких поставила!
– А у нас, гражданин Коляринский, свобода вероисповедания. Хватит болтать, пора вам в путь дорогу - дорогу собираться. Сам - то до подвала доползешь?
– А может быть обойдемся без этого?
– Слеливо спросил Гена. Забирайте все, что вы принесли и разойдемся полюбовно, а?
– Может быть.
– Опережая Макса вмешался я.
– Очень даже может быть, но с условием, что ты пойдешь на некоторые уступки.
– Боже мой, о чем речь? Конечно пойду.
– Торопливо согласился он. Какие у вас условия и что это за уступки?
– Так себе, ничего не значащие пустяки. Ты должен вернуть своей бывшей супруге все то, что ты незаконно присвоил. Это будет твоим светлым искуплением и вместе
Только к десяти часам вечера, когда простреленная рука Коляринского стала переливаться и играть всеми цветами радуги, нам удалось его убедить, что презренные побрякушки ничто по сравнению с его драгоценной жизнью.
Перегрузив содержимое сейфа в машину мы провели с Майклом воспитательную беседу и после его клятвенных заверений отпустили с Богом. По пути доставили Коляриского до больницы и далее отправились восвояси.
Утром следующего дня, одетые в свои лучшие визитки мы явились пред ясны очи госпожи Верещагиной. Не тратя лишних слов, я поставил перед её кроватью стульчик, а Ухов взгромоздил на него тяжелый дипломат. Щелкнув замками я театрально распахнул крышку.
– Это что?
– Ужаснулась Верещагина.
– Драгоценности.
– Лаконично пояснил Макс.
– Откуда? Чьи?
– Прикрыла она глаза.
– Ваши. Со дна морского.
– Ответил я с интересом наблюдая как к её горлу поднимается удушливая волна.
– Как насчет двадцати пяти процентов?
Ответить она не могла потому что находилась в глубоком обмороке.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
( ЛЕТО. ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ )
Во вторник тесть явился раньше обычного. Раздраженно скинув туфли, даже не поздоровавшись он скрылся в своей комнате, где устроил форменный скандал и безобразие. Кто был его немым слушателем и каково ему пришлось можно было только догадываться. Впрочем через пару минут оттуда вышел всклоченный Брут и обиженно посмотрел на меня своими вечно печальными глазами.
– Совсем охренел!
– Вслед ему раздался негодующий рокот полковника. Постель утром не убрал, так он уже под одеяло залез! Всю подушку мне иссопливел! Не квартира, а какой - то зверинец! Кот спит на договорах, а этот мерзавец скоро меня на диван пускать не будет! Костя, поговори с Милкой, пусть получше присматривает за своими волосатыми тварями.
– Достаточно того, что я присматриваю и обихаживаю вас.
– Не позволила себя долго ждать дочурка.
– Обед им свари, белье постирай, с утра и до ночи как белка в колесе кручусь. За вами больше чем за животными уход нужен.
– Костя, пойдем отсюда.
– Отступая вглубь своей конуры примиряюще пригласил полковник.
– Совсем девка взбесилась, наверное ты наплевательски относишься к возложенным на тебя супружеским обязанностям.
– Мне кажется, что вам как отцу, не совсем тактично затрагивать эту тему.
– Буркнул я прогоняя кота со стола.
– Что вы хотели мне сказать?
– Сегодня состоялся суд над отцом Сашки Скворцова. Впаяли старику пятерик. Мало скажешь? Не мало, я-то знаю, двадцать лет зону топтал, хоть и в собственном кабинете в роли хозяина, но топтал. Хорошо себе представляю каково ему будет на старости лет. Тем более, что он невиновен.