Гончаров и кровавая драма
Шрифт:
– Да уж не хуже вашего, - раздраженно скидывая сапоги, ответила она. Почему мой кристально честный отец еще не на работе?
– Сегодня, ради твоего приезда, я решил пойти попозже. Ты раздевайся, Милочка, прими душ, а мы с Костей пока поговорим о делах этой женщины.
– Не сомневаюсь, - отряхивая с шубы мокрый снег, фыркнула она.
– Только не забудьте накрыть на стол и собрать мне позавтракать.
– За это даже и не волнуйся. Все будет как в лучших домах.
– Ну и что вы намерены предпринять с вашей пассией?
– вытаскивая из холодильника
– Сейчас накормим Милку и разъедемся по точкам. Ты, в качестве моего штатного шофера, доставишь меня до фирмы "Терем", а дальше поплетешься к строящемуся особняку. Как ты сам понимаешь, твой вид должен быть достаточно затрапезный. Безработный господин бомж ищет приработка. Но меня ты должен отвезти в чине капитана, которого лишился десять лет назад.
– И рад бы вас послушать, да не могу. Я просто не имею права носить форму.
– Зато это право имею я, - натягивая парадный мундир, безапелляционно заявил полковник.
– А поскольку ты со мной, то это право я даю и тебе.
Похоже, что мои уроки не прошли даром. Тесть наглел на глазах. Напялив мундир, он в нерешительности остановился перед дилеммой - надевать папаху или нет.
Несколько минут он гарцевал перед зеркалом, пока я не предложил ему перекрестить папаху красной лентой, а заодно приторочить востру сабельку.
– Да пошел бы ты куда подальше, остряк-самоучка, - с раздражением откинув папаху, выругался он.
– И еще к вечеру не забудь навестить свою подругу-друга. Наверняка соседи промеж себя вовсю толкуют насчет этого убийства.
* * *
В одиннадцать часов утра в кабинет заместителя директора частного предприятия "Терем" господина Разовского решительно вошел крупный седой мужик в форме полковника милиции. Молча он прошел через весь кабинет и не торопясь устроил свое грузное тело в удобном кожаном кресле напротив лысого толстячка. Не обращая внимания на его немой вопрос, полковник не спеша закурил, подвинул пепельницу и только потом соизволил задать вопрос:
– Разовский Борис Львович?
– Да, это я, - немного суетясь, согласился заместитель.
– Но позвольте спросить, с кем имею честь...
– А что, по мне не видно?
– грозно пробасил полковник.
– Предъявить документы?
– Нет, зачем же, - стушевался Разовский.
– Это лишнее, но как к вам обращаться?
– Простите, не представился, - пыхнув дымом в физиономию собеседника, улыбнулся он.
– Ефимов Алексей Николаевич, а о цели моего прихода вы наверняка догадались.
– Да, конечно, такое несчастье. Эта жуткая смерть... Мы все в полной растерянности... Кто бы мог подумать...
– Хватит, - оборвал его нытье Ефимов.
– Проводите меня в кабинет Чернореченского.
– Конечно, сейчас... Но... Вы же сами его опечатали... Я не знаю...
– Опечатал не я, а отдел убийств. Ну ладно, вернемся к этому позже. Расскажите мне все, что вы знали об Анатолии Ивановиче. Вы давно с ним знакомы?
– Достаточно давно, - торопливо заговорил Разовский.
– Еще до перестройки мы с ним вместе трудились в одном вшивом СМУ. Я был ведущим инженером, а он начальником отдела снабжения.
– Вероятно, именно поэтому СМУ и завшивело?!
– Нет, что вы, от нас мало что зависело...
– Ладно, мы отвлекаемся от основного вопроса.
– Я вас понял, но что конкретно вас интересует?
– Все, что касается вашего бывшего шефа.
– Как я уже сказал, познакомились мы, когда я сменил работу и перешел из одного СМУ в другое, в то, где уже трудился Анатолий Иванович. Сошлись мы не сразу. Характер у него, надо вам сказать, был довольно замкнутый, я же, напротив, человек общительный. Люблю новые знакомства и свежие впечатления.
И вот однажды, год спустя, мы всем коллективом отмечали новый, девяносто первый год. Отмечали в дешевом ресторанчике, и, как водится, многие здорово перепились. В стране уже началась смута и было впечатление, что все эти попойки и пиры устраиваются во время чумы и в честь чумы. А получали мы тогда сущие копейки. Я, ведущий инженер, имел жалованье в двести рублей. Это притом, что цены уже потихоньку ползли вверх. Анатолий Иванович получал и того меньше, правда, он и тогда потихоньку ловчил, но то были крохи.
Волею случая за столом мы оказались рядом. К концу вечера, когда половина наших сотрудников лежала на столах, а другая этажом ниже, Анатолий Иванович брезгливо поморщился и произнес одно-единственное слово, которое я помню до сих пор:
– Свиньи!
– Ну зачем вы уж так-то, Анатолий Иванович, - попытался я его урезонить.
– Все-таки родной коллектив. Отдыхают люди. Жизнь-то какая пошла - хоть головой в петлю лезь. Вот народ и старается забыться.
– Не забыться, а спиться, а надо бы, пока есть к тому предпосылки, наконец начинать обустраивать свою жизнь.
– Как обустраивать?
– спросил я тогда.
– Чтобы начать свое дело, нужно иметь стартовый капитал. А у нас, кроме блох в карманах да вшей в ушах, ничего и нет.
– Значит, нужно искать, - криво и зло усмехнулся он.
– А если не можешь, то поднимай руки и тони в этом дерьме вместе со всеми. Я же тонуть не собираюсь и сыну своему не позволю. По костям, но вылезу наверх.
Такой вот чудной разговор с Анатолием Ивановичем состоялся у нас тогда.
– Простите, Борис Львович, вы что-то сказали насчет сына, - притушил окурок полковник.
– Насколько нам известно, у него ведь было две дочери, которые погибли вместе с ним и Риммой Дмитриевной.
– Римма Дмитриевна была его второй женой, и она родила ему девочек, а от первого брака с Галиной Георгиевной у него взрослый сын Андрей, который, слава богу, жив и по сей день.
– Это для меня большая новость, - нахмурился полковник.
– Существование сына несколько меняет дело. Не подскажете, как и где я могу с ним встретиться?
– Похороны состоятся завтра в четырнадцать часов. Я уверен, что он будет на них присутствовать, как и сама Галина Георгиевна. А вообще-то место ее жительства не трудно узнать через адресное бюро.