Гончаров и погоня за бриллиантом
Шрифт:
– Куда вы? Гончаров...
– Все, засохни и не мешай.
Четвертый этаж. Не то чтобы я боюсь высоты, нет. Просто восторга у меня она не вызывает. Летчикам или монтажникам я не завидовал никогда.
Оптимальным вариантом была правая лоджия, через нее я попал бы в соседний подъезд, но из этой квартиры слышался ребячий смех, нарушать который не входило в мои планы. Оставалась левая сторона. Я громко постучал в шиферную перегородку, но ответа не получил. Будь что будет!
В квартире Оганяна звонили в дверь, когда я, закрыв глаза, не глядя вниз, перелезал
Прислушавшись, понял, что голоса принадлежат двум пьяным в дым мужикам.
Причем в их диалоге очень живо и органично присутствовал музыкальный жаргон и колоритный солдатский мат. Это вселило надежду и придало уверенности. Осторожно я прошел через спальню, очутился в коридоре. Беседа велась на кухне, причем в чисто русском ключе - оппоненты спорили каждый сам с собой, совершенно не слушая противную сторону.
Входная дверь была рядом, но рисковать я не стал. Два накладных замка. Пока буду открывать, меня заметят, а на площадке кто-то звонит в оганяновскую дверь. Эти двое поднимут скандал, меня выкинут, а те, что на лестничной клетке, сразу поймут, что к чему. Нет, действовать надо было только официально.
– Ну чё, лабухи, наливай! - потребовал я, входя на кухню.
За столом сидели два человека. Один - в зеленых трусах и в кителе с погонами прапорщика, другой - офицер, трусы у него были в горошек, а на погонах четыре звездочки. Лира в петлицах выдавала пристрастие к музыке. И то, набряцались они классно.
– А-а... Заходи... Давно тебя ждем...
– Капитан с трудом повернул коленвал языка.
– Кидай верзуху, - одобрил его прапорщик и попытался придвинуть мне табурет. Это было его большой ошибкой - не удержавшись, он упал, пропахал носом по полу, попытался встать и уснул.
– Леха, - потянулся ко мне капитан, - какой вчера был жмур! "Лимон" на четверых. Каждый бы день такие клевые башли. Наливай...
– Сейчас сбегаю, хорошей принесу, от этой тошнит.
– Меня тоже... Теперь убедился?.. Я не вру, извини, Серега!
Да, он действительно не врал. Я увидел это сразу, а Серега убедится позже, когда проснется.
– Видишь, капитан, какую гадость вы пьете? Сейчас "Кремлевскую" принесу, жди. Не усни.
– Жду, не усну.
– Я твою шинель возьму? В куртке холодновато.
– Все бери!
На межэтажной площадке курили два мордоворота. У одного из-за пазухи торчала антенна рации. Я вызвал лифт.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться? - подкатился один из них.
– Разрешаю.
– Ваш сосед с семьей живет или холостяк?
– Без понятия. Вообще очень редко его вижу.
Подошла кабина, я с облегчением прервал опасный разговор.
Белая "Волга" стояла там же; 21-46, на всякий случай отметил я и подошел к "шестерке", за рулем которой дремал водитель.
– Мужик, подбрось до Ленинского РОВД!
Он внимательно посмотрел на меня и кивнул в знак согласия. Личность мне показалась неуловимо знакомой.
Я бухнулся на переднее сиденье и попробовал придумать, с чего начинать.
Первым делом надо попытаться взять тех двоих мордоворотов, что уселись догами возле вартановской двери. Стоп! Догами у вартановской двери. У Вартана не дог, а сенбернар. Собака хоть и добрая, но не настолько, чтобы позволять чужим хозяйничать и бесчинствовать в доме. А может быть, его убили?
Водитель настойчиво теребил меня за плечо. В недоумении я глянул на него. Знаками, жестами он предлагал мне пристегнуть ремень.
– Немой, что ли? - непроизвольно вырвалось у меня, и он согласно замычал, закивал красивой головой с перебитым носом.
Так на чем я остановился? Ага, во-первых, попытаться взять двоих мордоворотов возле вартановской квартиры, хотя толку от них будет немного. Наверняка это просто разовые наемники, предназначенные выполнить определенную часть работы. Что это?
– Стой, куда мы едем? Остановись, болван!
А он и без того, заскочив в узкий глухой переулок, осадил "жигуленка". Я попытался отстегнуть ремень безопасности, но замок не работал. Мужик же тем временем вышел из машины.
– Ты, брат Гончаров, видеть меня хотел, любуйся. Вот он я. Сам из себя, Унжаков Георгий Иванович.
– Или Барановский Михаил Иванович, - совершенно напрасно съязвил я.
Он пошел пятнами и схватился за сердце. Я судорожно искал ручку дверцы, но найти не мог. Ее не было. Тем временем Унжаков пришел в себя.
– Зря ты это сказал, паря. И зря ты об этом узнал. Думал с тобой полюбовно разойтись, но теперь не получится. С таким грузом трудно тебе. На дно потащит. И меня прихватишь. Как бы тебя лучше... И чтоб не мучился.
– Сука ты старая, каннибал!
У меня начиналась истерика. Изогнувшись до судороги, я ногами вышиб лобовое стекло и заорал истошно, жалуясь глухим грязно-желтым стенам рокового для меня тупика. Он вытащил газовый баллончик, закрыл перебитый нос платком и, словно таракана, тщательно меня обработал. Я и дернулся тараканом... Дернулся и затих, перекрученный невыносимой болью. Она взорвалась где-то глубоко в мозгах, парализовала волю, координацию и зрение.
Трудно сказать, сколько времени я пробыл в этом омерзительном состоянии. Одно было ясно. Умело связанный, я был втиснут между сиденьями "жигуленка" и лежал кверху задницей.
Я заворочался, пытаясь повернуться и рассмотреть водителя.
– Очухался, орёлик? Не трепыхайся, не трепыхайся, - осклабился Барановский в зеркале заднего вида. - Скоро уже. Не удалось тебя там, в тупичке, замочить. Ширялы подкатили, шабаш устроили. Они-то за три косяка и помогли мне автомобиль починить. Сейчас, недалеко здесь. "Капитан, капитан, улыбнитесь..." Тетрадку я у тебя конфисковал, не обессудь, да и зачем она тебе на том свете? А мне память о тревожной моей молодости, о "друзьях, товарищах". Чего молчишь-то? Жизни радоваться надо! Ха, ее у тебя немного осталось. Ты забирайся на сиденье-то, устраивайся удобнее. Болит, наверное, все? Спирт будешь? Хороший, с чифирем. Взбодрит.