Гончарова Г.Д. Средневековая история
Шрифт:
Любящий вас сын, Джайс, граф Иртон.
Дата.
Подпись.
Лиля почесала кончик носа.
Джерисон. Супруг. Джайс – его отец. И пишет он своей матери. Которая, судя по всему, жила в Иртоне. И сильно не одобряла некую Джесси. Причем это была не жена и не любовница сына – раз с Эдоардом...
Эдоард?
Это часом не восьмой? Который еще тут немножко правит?
Вообще может быть и так. Эх, у кого бы сплетен подзанять? Лиля подумала – и приказала позвать девочек – швей.
Ровно через
Женился. Влюбился. Пикантность в том – что это были две разные женщины. И любимую, как легко догадаться, звали Джессимин Иртон. То есть сокращаем до Джесси.
Ага.
А матушка видимо, сильно эту любовь не одобряла. И почему бы это? Неужели сейчас не почетно быть фавориткой принца?
Или это только для короля?
Лиля смутно помнила из ‘Анжелики и короля’, что это натурально было большой честью. И народ весь пресмыкался перед очередной королевской любовию. Ага... мечта поэта. Людовик Четырнадцатый, любите...
Выстроил Версаль, привел в порядок страну, прикрутил халяву феодалам, развлекался тем, что прилюдно громко портил воздух... кто-то еще исторический анекдот про него рассказывал...
Или здесь непочетно? Может быть...
Тогда ясно, что маман была немного недовольна решением дочки лечь под принца. А может быть еще и так. Лиля не сильно обольщалась. Женщина – товар для заключения союзов. Типа, подписал договор? Женись! И неизвестная ей Джесси могла быть кому-то обещана.
А у нее любоффф! И все союзы побоку.
Или маман на всю голову ушиблена местной Библией, то есть Книгой Света, где Ативернским по белому отписано, что блуд без брака есть происки Мальдонаи. Могло быть и так.
В своем мире Лиля знала девчонку из семьи баптистов. Та жила на стипуху и подработки. Папаша, видите ли, когда дочка поступила в мед, взбеленился и выгнал. Ибо не фиг на голых мужиков смотреть! Даже на мужа. Ляг на спину и молись.
Лиля не знала, какой именно вариант тут осуществился. Да это и не важно.
Пнем по сове, сову об пень...
Даже то, что вторую королеву, как легко догадаться, звали Джессимин Иртон, положения не поправило.
Лиля читала письма – и убеждалась в этом с каждой строчкой.
Неизвестный ей Джайс уговаривал мать простить, понять, не держать зла. Рассказывал о внуках. О Джесси...
Нашлось и несколько ее писем. Там было то же самое. Мол, дорогая мама, прости, но мне без него легче сразу сдохнуть. Воля Альдоная и прочее бла-бла-бла на тему ‘Ромео и Джульетта’.
Судя по тому, что тема повторялась из раза в раз, на письма либо не отвечали, либо посылали дочку куда подальше. И жила эта маман в Иртоне. В родовом замке.
Граф писал в среднем раз в месяц. Джесси тоже не сильно отставала. То есть что мы имеем?
Мамашу, которая сидит, как жаба на болоте. Папа померши. Граф пребывает в столице. И в родовое гнездо не приедет, потому как сын почтительный. А здесь ему мозг вынесут и в печень занесут одними нотациями.
И даже то, что Джесси стала королевой, не слишком поменяло ситуацию. Джайс уговаривал мать, но куда там. Ответов и их черновиков не было, но судя по всему – старушка уперлась рогом.
Отказалась выезжать и решительно не желала видеть дочь. И скрипела, скрипела, скрипела...
Письма сохранились. Ибо пергамент – вещь ценная. Лиля так поняла, что Эдор так и не осмелился их потаскать для своих нужд. Потому что было письмо и о рождении дочерей у королевы, ныне королевы, и о ее смерти...
Надо сказать, что Лиля читала с интересом, продираясь сквозь невнятный почерк с завитушками и витиеватые обороты. С другой стороны – медики и почище пишут. Вы историю болезни видели? Или рецепты?
Вот-вот...
Прочитать было несложно.
Разложить по годам и проанализировать – сложнее.
Но по всему получалось, что бабуся померши лет двенадцать как. Даже своего сына пережила. И последние письма писал ей уже внук.
Их Лиля прочла с особым интересом. Но – увы...
Складывалось полное впечатление, что бабушка редкостно не любила внуков. Причем – со стороны сына. Ну, дочь – там понятно. А сына-то за что? Вроде бы любит, заботится, свет в окошке... позволяет такое, за что она бы давно уже бабку на матюгах оттаскала.
По идее – его дети должны быть обласканы бабушкой. Но в некоторых письмах Джайса отчетливо прослеживалась горечь. Да и не привозили их сюда ни разу.
Каково?
Граф Иртон, ну тогда виконт Иртон по титулу учтивости, даже в своем родовом поместье лет до двадцати с хвостиком не был. С жирным хвостиком. Пока бабуся не преставилась.
Это – норма?!
Это – чушь.
Идем дальше.
Судя по количеству книг в библиотеке и их направленности – бабка и правда была религиозной. Легко ли при таких воровать?
Ну, смотря кто и как...
Но этой видимо, был бы пастер, а там трава не расти. Вот и перли все, что гвоздями не приколочено. А что приколочено – перли вместе с гвоздями.
Лиля покусала губы.
Конечно, при такой постановке вопроса – еще бы Иртон был нужен его владельцу. Вырос в столице, к королевской семье приближен, остальное по принципу: ‘заплатил налоги и живи спокойно’.
Олаф постучался в дверь спальни и деликатно сгрузил женщине на постель еще несколько сшитых тетрадей и свитков пергамента.
– А Эмма?
– Она на кухне. Там буза какая-то случилась.
– На день заболеть нельзя. Как освободится – позвать ко мне, – буркнула Лиля и опять зарылась в письма.