Гончий бес
Шрифт:
Стало тихо.
Марк дрожащими руками пихал пистолет в кобуру. Тот никак не пролазил.
— Откройте клапан, — посоветовали ему насмешливо.
Он последовал совету. Пистолет сразу улёгся на законное место. Сквозь штанину чувствовалось, насколько разогрелся ствол.
— Чётко вы лупите, Фишер, — сказал тот же голос. — Прямо олимпийский чемпион по скоростной стрельбе из пистолета!
Марк скосил глаза. Ну, разумеется, «нудист» с собачонкой. Оба держались спокойно, будто ничего не произошло. Тушеваться перед этой
— Мы, американцы, рождаемся с кольтом в руке, — ответил он с наигранным пафосом. — И стрелять учимся раньше, чем разговаривать.
— Ну, вы-то, судя по всему, сперва начали говорить, — одобрительно тявкнул пёс.
Тем временем капитан Иванов и Декстер выволокли Семёныча из кабины погрузчика. Удивительное дело, бодигард был жив, хоть и ранен. Его бережно уложили на ящики. Он приподнялся на локтях и плюнул в сторону подошедшей миссис Вольф.
— Ты что, спятил? — спросила она, брезгливо отстраняясь. — Я же тебе, козлу, жизнь сохранила. Дважды.
— Дура! На что мне такая жизнь? Она щас ничё не стоит. И ваши ничё не стоят. Скоро вы все сдохнете. Страшно сдохнете. Как Басмач сдох. Улугбековы — это тебе не Доп. Хрен пристрелишь. Они вас с грязью смешают…
— Улугбековы? Сколько их? — спросила миссис Вольф.
— Двое, — сказал Дезире. — Только подозреваю, главные дрессировщики тараканов всё-таки не они.
— А кто?
Павел бросил вопросительный взгляд на капитана Иванова. Тот кивнул.
— Мой шеф. Сулейман ас-Саббах.
— Fucking sandniggers, — процедил Декстер.
Вряд ли он хорошо понял, о чём речь, но звучание арабского имени распознал сразу.
— Много знаешь, сучонок, — прохрипел Семёныч. — Значит, сдохнешь первым.
— Сдохнешь да сдохнете… Какой у вас словарный запас убогий, — ухмыльнувшись, сказал Павел.
— Посмейся, сучонок. Недолго осталось.
Семёныч закрыл глаза. Однако лежать спокойно ему не дали.
— Шары открыл, боец! — прикрикнул на него капитан Иванов и отвесил пощёчину. Голова Семёныча мотнулась. — Куда ведёт железная дорога?
— Куда надо.
— Лучше бы тебе не капризничать, — сказал Иванов, выуживая из контейнера на поясе железного кузнечика. — Я, конечно, не Улугбеков. Командовать сотней таких букашек не умею. Но с одной справлюсь. Будь уверен.
Он перевернул кузнечика кверху брюхом. Левой рукой вытащил из ножен кинжал с широким, зазубренным на конце лезвием и несколько раз ткнул острием туда, где крепились лапки железного насекомого. Будто ритм отбил. А потом быстро поднёс к лицу бодигарда.
Кузнечик шевельнулся. Хамелеоньи глаза заворочались в орбитах, челюсти разошлись и с резким щелчком сомкнулись. Потом ещё раз, ещё и ещё. Казалось, тварь ищет, во что бы вцепиться.
— Видишь, кушать хочет, — сказал Иванов. — Решай скорее, чем мне его покормить? Что тебе не жалко? Языком нельзя, ты ещё рассказать кое-что должен. Ушами или
Действия капитана были омерзительны. Его нужно было немедленно остановить. Марк уже почти набрался духу, чтобы возвысить голос против этой гестаповщины, но его опередили.
— Кончай. Издеваться, — просипел Годов. — Я знаю. Куда ведут. Пути.
— Повезло тебе, Семёныч, — с видимым сожалением проговорил Иванов.
Он бросил кузнечика на пол и с маху опустил на него ногу. Ноги у него были обуты в высокие калоши со шнуровкой и тонкой резиновой подошвой, однако стальной панцирь насекомого лопнул, будто гнилой орех под молотком.
Отец откинул носком самый крупный обломок раздавленного механоинсекта и, флегматично поигрывая ножом над горлом Семёныча, предложил Годову:
— Докладывай, рокер.
Годов уставился на него сквозь космы. Голова у легенды панк-рока подёргивалась, точно у поперхнувшейся курицы.
— Рельсы проложены. В экспериментальный. Цех. Он подземный. И далеко отсюда. Раньше там. Делали. Что-то секретное. Доступ был. Строго ограничен. Лично я никогда. Не бывал. Перед продажей завода. Хайдарову. Всё оборудование. Вроде как. Вывезли. А тоннель. Вроде как. Взорвали. Его должны были. Затопить. Воды пруда.
— Видать, плохо взрывали, — сказал отец, продолжая вычерчивать ножом знаки неведомого алфавита. — Ну что, Фишер, переводи господам империалистам, что им сейчас придётся сделать трудный выбор. Либо они едут вместе с гражданами России по супер-секретной ветке суперсекретного метро. После чего я буду обязан их уничтожить. Либо остаются здесь и прикрывают тылы. Тогда им ничего не грозит.
Фишер совершенно неожиданно вспылил:
— Знаете что, капитан! Прекращайте свои издевательские… своё издевательство. Над всеми нами. Надоело. Ведёте себя как дешёвый паяц.
Отец иронично приподнял бровь и сказал:
— Ах ты, неблагодарная скотинка. Да ведь если я расскажу твоему боссу…
Он вдруг осёкся и начал прислушиваться. Лицо у него исказилось, словно от боли.
— Что случилось, бать? — обеспокоенно спросил я, забыв о конспирации.
— Мне пора, — сказал он. — Слышишь, зовут?
— Ничего я не слышу!
— Потому что не умеешь слушать. Я научу. Когда вернусь.
Он резко опустил вооружённую руку. Нож врезался Семёнычу в горло, пробил на-сквозь и с глухим стуком вонзился в крышку ящика. Кто-то тонко, надрывно завизжал. Отец развернулся и очень быстро побежал параллельно железнодорожному рву. Он ускорялся сильнее и сильнее — и, когда достиг дальней стены, мчался быстрее, чем Харлей по шоссе. На этой безумной скорости он врезался в стену.
Послышался всплеск, будто отец нырнул не в железобетон, а в воду, и его не стало.