Гонимые
Шрифт:
– Он стоит в урочище Герге. В прошлом году мы там летовали. Нынче тоже хотели кочевать туда. Но раз туда прикочевал курень…
Поехали рысью. Местность была неровная. Мелкие ложбины чередовались с плавно закругленными буграми. Ветер раскачивал неровные, клочковатые травы, казалось, по степи бесконечной чередой бегут волны, исчезая в синей дали. Взгляду не на чем было задержаться – вокруг только зеленые волны и синее небо. Здесь ничего не стоило заплутать, потеряться. Но Боорчу уверенно держал путь на северо-восток.
К вечеру неровности степи стали более заметны, бугры постепенно сменили сопки с выгоревшей травой на гладких склонах.
– Теперь близко, – сказал Боорчу.
Он поднялся на крутую сопку, оставив лошадь, пешком прошел к вершине, лег, подав знак Тэмуджину следовать за ним.
За сопкой была широкая долина, прорезанная вдоль извилистой речушкой.
В ее излучине стоял небольшой курень. Рядом с юртами паслись десятка четыре коней, дальше виден был большой табун и пестрая отара овец.
– Твои лошади должны быть здесь, – почему-то шепотом сказал Боорчу.
– Да, они тут. Но незаметно их не угнать.
Боорчу посмотрел на заходящее солнце.
– Подождем немного.
В сумерках спустились с сопки, шагом поехали к куреню. Тэмуджин вынул из ножен меч, до боли в пальцах сжал рукоятку. Их, кажется, приняли за пастухов, никто не остановил, не окликнул.
Лошади Тэмуджина держались особняком, у них были спутаны передние ноги.
– Эти? – спросил Боорчу.
Тэмуджин кивнул, не спуская с него взгляда. Если Боорчу враг, сейчас подымет тревогу. Но Боорчу соскочил с коня, быстро перерезал путы.
– Гони. Тихо.
– Э-эй, вы что делаете? – закричал кто-то в курене.
Тэмуджин толкнул коня в бока пятками, налетел на освобожденных от пут коней. Боорчу уже скакал рядом, и плеть свистела над его головой. Бешеным галопом, не выбирая направления, лошади понеслись меж сопок. Тэмуджин оглянулся. Из куреня мчался всадник на белом коне. Он визжал и размахивал шестом урги с петлей на конце.
Сумерки быстро густели. Скоро урга в руке всадника стала неразличима, и сам он был плохо виден, белый конь облаком катился над темной степью все ближе, ближе…
– Не отвяжется! – прокричал на ухо Боорчу. – Дай мне лук!
– Я сам. Гони!
Тэмуджин обернулся, не целясь послал свистящую стрелу навстречу всаднику, с яростью крикнул:
– Поворачивай! Убью!
Всадник отстал. Они сбавили ход, по бледным звездам определили, куда держать путь. Боорчу снял с головы шапку, сунул ее за пазуху.
– Фу, жарко стало! – Громко засмеялся. – Ловко мы, а?
Лошади перешли на шаг. Тэмуджин протянул руку, положил ее на плечо Боорчу.
– Ты хороший парень.
Он чувствовал себя виноватым перед Боорчу, стыдился своей недавней подозрительности. Ладно еще, что небо
– У тебя хорошие духи-хранители, Боорчу. Чаще приноси им жертву.
– Может быть, и хорошие, – согласился Боорчу. – А твои разве хуже?
Мои духи помогли твоим, и потому так легко и просто все удалось. Однако будет лучше, если поскорее уберемся из этих мест.
Скакали всю ночь без остановок. На рассвете сменили взмыленных лошадей, опорожнили бурдючок кумыса и помчались снова. В полдень пригнали лошадей к юрте отца Боорчу. Здесь неожиданно для себя Тэмуджин встретил шамана Теб-тэнгри. Обрадовался ему, словно брату родному.
– Ты как оказался тут?
– Где остановится конь, там мой дом. Разве не знаешь?
– Ты меня спас, Теб-тэнгри. Покуда жив, буду помнить об этом.
Теб-тэнгри мягко улыбнулся, кивнул головой, как бы говоря: «Помни, помни…» Сказал, глядя в глаза Тэмуджину:
– Недавно я отбил у лисы птенца. Думал, из него вырастет храбрый кречет…
– А вырос? – спросил, напрягаясь, Тэмуджин.
– Еще растет. Может быть, и кречет, а может быть, и пугливый селезень… Пока не видно. – Узкое, острое лицо шамана огорченно сморщилось.
Тэмуджин проглотил обиду.
– Где твой отец?
– Таргутай-Кирилтух заставил его жить в своем курене.
– Аучу-багатур, говорят, обещал вырвать тебе язык.
– Кто дерзнет поднять руку на священную особу служителя неба? Такого не было никогда и не будет.
Подошел Боорчу. Посмеиваясь, сказал Тэмуджину:
– Отец чуть не побил меня. Они с матерью всю ночь не спали. Пойдем перекусим слегка и отдохнем. Потом отец зарежет для нас барашка.
Есть Тэмуджин не стал. Все тело гудело от усталости. Прилег на постель и сразу же заснул.
Разбудил его Боорчу вечером. Возле юрты горел огонь, на большом белом войлоке сидели Теб-тэнгри и Наху-Баян. Отец Боорчу был человек еще не старый, с продубленным солнцем и ветрами лицом и крепкими, жилистыми руками. Он усадил Тэмуджина рядом с собой, сказал то ли с удивлением, то ли с осуждением:
– Как ты решился, молодец, один пуститься в такой опасный путь?
– Беспомощные утки летают стаей, а орел всегда один.
Искоса посмотрел на Теб-тэнгри – понял ли? Шаман понял. В черных проницательных глазах скакнули веселые огоньки.
Наху-Баян подумал, словно бы взвешивая его слова, одобрительно хмыкнул.
– Отчаянный… Что же, так и надо. Иначе в наше время не проживешь.
Худое время, ох, и худое. Ни от воров-грабителей, ни от врагов-чужеплеменников никто простого человека защитить не хочет. Мало того – свои грабят своих, родич порабощает родича. Скажи, Теб-тэнгри, в других местах живут так же?