Гонители
Шрифт:
– Убей меня, хан-отец, если я виноват перед тобой или перед твоими нойонами!
– Ну что ты кричишь? – с укоризной сказал Ван-хан. – Я не собираюсь губить тебя.
– Зачем же ты здесь?
– Не кричи! – уже сердито сказал Ван-хан. – Для чего ты собрал такое войско?
– Где хан Тэмуджин, мой анда? – Джамуха обернулся, будто не знал, что Тэмуджина тут нет. – Я хочу спросить у него – для чего он отовсюду переманивает людей? Для чего ему большое войско? Хан-отец, ты и анда несправедливы ко мне. Было время, когда я и анда жили душа в душу. Но он сам разрушил нашу дружбу. Он задумал возвеличиться и в звании сравниться с тобой. И стал ханом. Ни я, ни ты, хан-отец, не гоняли его
Ван-хан велел расседлывать коней. Воины разостлали на траве войлок, он пригласил Джамуху присесть, тихо сказал:
– Оба вы с Тэмуджином дороги мне и оба терзаете мое сердце. Ты винишь его. Он тебя. И оба теряете разум, совесть, не страшитесь гнева небесного.
– Если говорить о совести, то у Тэмуджина…
– Молчи, Джамуха, ты тоже хорош! Я не стану преследовать тебя. Живи как знаешь. Но и помощи у меня не проси. Не буду я больше помогать – ни тебе, ни Тэмуджину.
– Обидно мне, хан-отец. За что такая немилость? Почему ты равняешь меня с андой?
– Не знаешь? Нет, все знаешь и понимаешь, Джамуха. Многое я тебе прощал. Умен ты, ловок, отважен и этим люб моему сердцу. И Тэмуджин… Но сегодня я отворачиваюсь от вас. Об одном прошу: не можете ладить держитесь друг от друга подальше. Вот мое слово.
– Отец, ты слишком суров с Джамухой, – сказал Нилха-Сангун. – Только говоришь, что для тебя и он и Тэмуджин одинаковые…
– Джамуха не распоряжался нами, как своими нукерами, – подхватил Арин-тайчжи. – А Тэмуджин…
– Перестаньте! – болезненно сморщился Ван-хан. – Джамуха, ты ночуешь тут или поедешь к своим?
– Я поеду, хан-отец. Меня ждут.
Ван-хан не стал его задерживать. И, чувствуя неловкость перед ним, стыдясь смотреть в его опечаленное лицо, Джамуха сел на коня, шагом поехал в степь.
Наплывали синие спокойные сумерки, вдали засверкали огни его стана.
Мир был тих, безмолвен. Мягкая трава гасила стук копыт, и Джамухе казалось, что он не едет, а плывет над землей, таящей скорбное ожидание.
Прошлое молодечество, разные хитрые проделки за спиной хана – все виделось сейчас иначе. Тоска и запоздалая боль совести теснили сердце Джамухи. К чему все это – обман, ложь, сражения, походы? Не живешь, а идешь по топкому болоту: пока вытаскиваешь из липкой грязи одну ногу, вторая увязла еще глубже. Где твердь? Куда можно безбоязненно поставить ногу? Почему жизнь так немилостива к нему? Он любил Тэмуджина – тот стал непримиримым врагом, уважал Ван-хана – старик отвернулся от него, отстаивал волю нойонов – сам стал гурханом и потому принужден укорачивать эту же самую волю. Что случилось? Была же когда-то жизнь иной. Добры и совестливы были люди, умели вместе горевать и радоваться, чтили доблесть и мудрость, отвергали двоедушие и скудоумие. Еще живут отзвуки былых времен в трепетном слове улигэрчей, но и они скоро умрут вместе с последними сказителями, поверженными под копыта боевых коней. А если и останется кто-то в живых, что славить им? Свирепую непреклонность анды, порожденного злом и зло же сделавшего своим оружием?
Перед станом его встретили дозорные. Начали встревоженно расспрашивать, чем окончились переговоры. Они вспугнули его думы, он с раздражением сказал:
– Вы что, глупые? Видите, я живой, возвращаюсь к вам. Значит, все хорошо.
С теми же расспросами пристали к нему и нойоны. Они обрадовались, что сражения не будет, устроили пир, веселились, возносили хвалу его отваге и мудрости. Пылали огни, жарилось нанизанное на прутья мясо. Джамуха пил вино, молчал. Ему больше всего хотелось сейчас оказаться в своей юрте.
Может быть, бросить все, уйти со своим племенем куда-нибудь в дальние дали, где нет ни властолюбивого анды, ни его покровителя Ван-хана, ни сражений, ни воинов, туда, где растут высокие травы, бегут светлые реки и тишину не тревожит звон оружия и стон раненых. Но есть ли такие земли? И почему он должен покинуть свои кочевья, землю отцов и дедов? Только потому, что анда Тэмуджин, как взбесившийся волк, рыщет по степи и рвет горло всем, кто слабее его? Он, наверное, только того и ждет. Останется здесь единственным хозяином… Нет, не бывать этому!
Нойоны становились разговорчивее. От жара огня, от выпитой архи раскраснелись лица, заблестели глаза. Они совсем забыли о нем, расхваливали друг друга, хвастались друг перед другом. Но кто-то на кого-то обиделся, вспыхнула ссора, в нее сразу же втянулись все. От ссоры до драки – один шаг. У огня началась свалка. Колотили друг друга, выкрикивали ругательства, размазывали по лицам слезы пьяной обиды и кровь из разбитых носов. Джамуха поднялся, его качнуло – еле удержался на ногах.
– Прекратите!
Но его, наверное, даже не услышали. Вокруг дерущихся собрались воины, посмеивались, глазели на драку. Джамуха позвал нукеров.
– Несите воды! Больше!
Нукеры принесли десятка два бурдюков, наполненных грязной, с зеленой слизью водой из высыхающего озера, начали обливать нойонов. Мокрые, в тине, они расползались в стороны. Джамуха лег на залитый водой войлок, обхватил голову руками и забылся тяжелым, как бред, сном.
Утром нойоны собрались вновь и как ни в чем не бывало, посмеиваясь, начали вспоминать вчерашнее. Ничтожные людишки! Разве можно с ними одолеть хана Тэмуджина… Надо искать друзей. У анды теперь осталось три врага татары, меркиты и найманы. Татары – рядом, но они слабы. Остаются найманы и меркиты. Надо идти к ним. Теперь для него друг тот, кто враг анде Тэмуджину.
Поначалу все складывалось удачно. В кочевьях Тохто-беки Джамуха застал найманского Буюрука. Он прибыл к владетелю меркитов за тем же, что и Джамуха. И все трое быстро нашли общий язык – надо объединить силы. Не возникло споров и о том, кто возглавит эти силы. Поскольку у Буюрука воинов было больше, его и поставили во главе войска. Спор непредвиденно возник из-за того, что Буюрук, Тохто-беки и нойон Тайр-Усун начали настаивать: первым из двух врагов надо разгромить Ван-хана, а Джамуха звал их прежде на Тэмуджина. Говорил же Ван-хан, что не станет помогать ни одному из них, это значит, что анда останется один и справиться с ним будет не так уж трудно. Но Буюрук, Тохто-беки и Тайр-Усун отвергли доводы разума. Буюрук был зол на кэрэитов за два своих поражения, жаждал захватить, уничтожить Ван-хана, на его место снова посадить Эрхе-Хара, помочь ему утвердиться, тогда Тэмуджин сам снимет шапку и пояс. Джамуха не верил, что Эрхе-Хара сможет завладеть кэрэитским ханством. У него было немало способов и возможностей сделать это раньше. Не сумел, не смог.
Почему же Буюрук думает, что дело, не удавшееся дважды, удастся в третий раз?
Тохто-беки и Тайр-Усун, как и Джамуха, считали, что содружество Ван-хана и Тэмуджина превратилось в содружество всадника и лошади Тэмуджин едет, а Ван-хан везет. Но они почему-то решили, что надо прежде всего лишить всадника его лошади («пеший монгол – пропащий монгол»), а потом уж браться и за самого всадника.
В поход Джамуха отправился с тяжелым сердцем. Людская молва о выступлении, наверное, давно достигла Тэмуджина. И Тэмуджин, конечно, не ждет, когда они навалятся на хана кэрэитов. Он слишком хорошо понимает, что конец Ван-хана приблизит и его собственную гибель.