Гонка на выживание
Шрифт:
Рабиш смеется и говорит:
– Ладно, убедили, поставлю пару кредитов, не больше… Ну что ж, сейчас вам подадут ужин, а потом пожалуйте ко мне на обследование. – Он открывает почти неприметную дверь в стене, за которой спрятана небольшая ниша с коляской-автоматом. – Наберете на пульте «Лаборатория № 3», и коляска доставит вас куда надо.
– А можно я пойду ногами? Мне ведь надо как можно больше ходить, чтобы привыкнуть к панцирю, разве нет? Только ответьте мне как болельщик, не как врач.
Он усмехается и качает головой:
– Ладно,
И вот я снова сижу в кресле-анализаторе – уже в который раз за последние дни. В лаборатории только я и главврач. Остальные сотрудники разошлись по домам, в клинике остались лишь пациенты, дежурная бригада и он.
«Вот бедняга, – с невольным сочувствием думаю я, – вместо того, чтобы идти домой отдыхать, он возится здесь со мной. Интересно, почему?»
Мысли текут лениво, неспешно. Тихонько жужжат приборы. Что-то бормочет себе под нос Рабиш. Я закрываю глаза и медленно погружаюсь в дремоту…
…Просыпаюсь от криков и звуков выстрелов. Ошалело вскакиваю, вернее, пытаюсь вскочить, но кто-то сбивает меня с ног, и я падаю, больно ударяясь правым коленом о бетонный пол. У-ё-ё-ё! Снова пострадала та же нога! Она у меня и так сломана, не хватает еще добавить… Я осекаюсь и, не веря своим глазам, ощупываю правую нижнюю конечность. Она целехонька – ни медицинского панциря, ни перелома. Что за хрень?! Но удивиться как следует не дают – какой-то парень в легком военном скафандре-хамелеоне сует мне в руки штурмовой автомат.
– Очухался? Тогда стреляй!
– В кого? – растерянно спрашиваю я и только теперь догадываюсь осмотреться по сторонам.
Мы в каких-то руинах среди песков. Нас осталось семеро живых среди множества мертвых тел. Один из нас тяжело ранен, он лежит на животе, неудобно перехватив автомат одной рукой, а вместо второй торчит перемотанная окровавленными тряпками культя. Остальные заняли позиции среди руин и зло отстреливаются короткими скупыми очередями. Откуда-то я знаю, что бой длится уже несколько часов, что мы в ловушке и у нас почти не осталось патронов.
Сейчас раннее-раннее утро, предрассветное небо обжигающе красное, словно пролитая кровь, а пески, наоборот, кажутся ледяными – ослепительно белыми, будто это не песчинки, а хрусталики снега. Но это не снег, а песок, потому что даже сейчас, на рассвете, от него идет сильный жар, да и воздух раскален и горяч, точно адская печь.
Мне невыносимо жарко. Видимо, терморегуляция скафандра нарушена – пострадала от взрыва, странно, что я-то уцелел, отделался легкой контузией, а Павел погиб, его разорвало на куски. И Барри погиб. И Марк. И… Стоп! Я же не знаю всех этих людей! Это не мои мысли, и этот человек – не я!
– Я попробую пригнать его, прикрой меня! – рычит мне тот парень, который дал автомат.
Он бежит, пригнувшись, вперед, к стоящему среди песков лайдеру, а навстречу ему хищно свистят пули и лезут какие-то люди в таких же легких скафандрах и с такими же автоматами, как наши. Я откуда-то знаю – это враги, и им тоже крайне необходимо добраться до лайдера. И я стреляю и не свожу глаз с парня, который все ближе к непонятной мне, но, чувствую, жизненно важной для всех для нас цели. Но он не добегает до лайдера каких-то двух шагов, когда пули отбрасывают его назад. Он опрокидывается навзничь, нелепо разинув рот, и тогда я кричу соседу, который стреляет рядом со мной:
– Прикрой меня, я пригоню его!
– Нет, Григ! – хрипит тот в ответ и поворачивает ко мне почерневшее от усталости лицо. – Ты единственный маоли среди нас. Если тебя пристрелят, нам конец. Пойду я!
Он хватает меня за плечо, пытаясь остановить, и я чувствую, как во мне поднимается холодная злая ярость.
– Я маоли, и я все еще твой командир!
Он сникает и отводит глаза.
– Так точно, сэр.
А я ободряюще хлопаю его по спине: «Не боись, прорвемся!» – и бегу по песку туда, где, припав на одно крыло, словно раненая птица, застыл такой знакомый и родной лайдер…
…Нашатырь. Какая же это мерзкая штука. Да уберите вы его от меня, в конце концов! Я дергаюсь, пытаясь вырваться из чьих-то цепких рук. Отпустите меня, придурки, мне же надо добежать до лайдера, иначе…
– Спокойно, Брайан, спокойно… Да держите вы его крепче, мать вашу…
– Ага, его удержишь…
– Нужна еще инъекция…
– Нет! Больше нельзя, может не выдержать сердце…
– Брайан, успокойтесь, откройте глаза…
Чьи это голоса? Один из них вроде бы знакомый, но сейчас абсолютно неуместный. Но мне некогда разбираться. Сейчас главное – добраться до лайдера. И я бегу по белому, как снег, песку, вокруг свистят пули – свои и чужие, а сверху на меня падает кроваво-красное небо…
Открываю глаза и вяло осматриваюсь по сторонам. Я в реанимационном «катафалке» – сложном, напичканном электроникой сооружении, очень отдаленно напоминающем кровать. Чувствую себя абсолютно разбитым, ноет каждая клеточка, каждый нерв. Мускулы затекли, а голова просто взрывается от боли.
– Очнулись? – Это главврач Карл Рабиш. Его лицо и голос спокойны, и только между бровей пролегли тревожные складочки морщин.
– Что со мной было, док?
– Приступ. Возможно, под влиянием чипа ваша мозговая активность вдруг возросла в несколько раз, а потом резко подскочило сердцебиение, и оно все росло, но тут датчики стали один за другим выходить из строя. Вы сорвали с себя ремни, вывалились из кресла на пол и закричали. Вас стала бить такая судорога, что я испугался, как бы вы не разбили себе голову об пол. Я позвал дежурную бригаду врачей и санитаров. Мы пытались успокоить вас, сделать инъекцию, но вы вырывались и силились куда-то бежать.