Гонка на выживание
Шрифт:
— Да, малышка? — крикнул я, перекрывая назойливый шум и шаря в поисках пластикового мерного стаканчика.
— Эдди надел носки разного цвета, — торжественно объявила она.
Я едва не рассмеялся. Но Шона выглядела такой озабоченной, что я сумел сохранить серьезность.
— Каких цветов?
— Черного и синего.
Наконец-то не нужно ломать голову.
— Это ничего, — сказал я. — Даже хорошо. Он введет новую моду.
Я оставил попытки найти мерный стаканчик — он мог находиться где угодно — и принялся искать альтернативу. Мой блуждающий взгляд остановился на старшем сыне, Брайане, поглощавшем
— Эй! Все средства хороши в любви и особенно на войне, — сказал я, вырвав у него ложечку и вытерев ее полой халата.
— На войне? Господи, папа, я просто завтракал.
— Сухие хлопья лучше высыпать в рот. Попробуй, — посоветовал я.
Отмеряя дозу сиропа, я заметил, что в кухне наступила многозначительная тишина.
Так-так.
— Доброе утро, Майк, — произнесла за моей спиной Мэри Кэтрин. — Позволь узнать, что ты делаешь с этой ложечкой?
Я постарался улыбнуться как можно приветливее, подыскивая ответ.
— Ну… чайная ложечка есть чайная ложечка, так ведь?
— С лекарствами — нет. — Мэри Кэтрин поставила хозяйственную сумку на рабочий стол и достала новую упаковку детского сиропа от кашля «Викс». — Вот чем пользуются цивилизованные люди, — сказала она, подняв вверх пластиковый мерный стаканчик.
— Папа? — снова подала голос Шона.
— Да, Шона? — ответил я в тысячный раз за утро.
— Ты совершенно никчемный!
И, хихикая, побежала по коридору.
Никчемный или нет, но вряд ли я кому-нибудь так радовался в жизни, как Мэри Кэтрин тем утром.
— Бери умственную работу на себя, — сказал я и поднял ведро для рвоты. — Я снова займусь уборкой.
— Ладно, — ответила она, наливая дозу сиропа в стаканчик, и озорно предложила: — Хочешь глотнуть, чтобы взбодриться?
— Конечно. И запить пивом.
— Извини, для пива слишком рано. Но я приготовлю кофе.
— Мэри, — улыбнулся я, — ты чудо.
Когда я протискивался мимо нее в узком кухонном проходе, мне вдруг подумалось, что она очень теплое и привлекательное чудо. Видимо, она прочла мои мысли, поскольку начала краснеть и поспешно отвернулась.
Мэри Кэтрин принесла еще много всего, в том числе пачку одноразовых защитных масок. Мы надели их и провели остаток часа, ухаживая за больными. Под «мы» я имею в виду ее. Пока я тупо опорожнял ведра и менял простыни, она раздавала лекарства и готовила уцелевших к школе.
Через двадцать минут стоны умирающих прекратились, а живые выстроились в холле, вымытые, причесанные и даже в одинаковых носках. Моя личная Флоренс Найтингейл [1] сделала невозможное. Безумие было почти под контролем.
1
Английская сестра милосердия. Олицетворяет лучшие черты своей профессии. — Здесь и далее примеч. пер.
Почти. По пути к двери Брайан, мой старший, согнулся и схватился за живот.
— Ох, мне холодно, — простонал он.
Мэри Кэтрин не колебалась ни секунды. Прижала тыльную сторону ладони к его лбу, пробуя температуру, а потом легонько дернула за ухо.
— У тебя воспаление хитрости, я ведь знаю о контрольной по математике, — сказала она. — Иди-иди, симулянт. У меня достаточно дел по дому, чтобы еще и ты мешался.
Когда дети ушли, я наконец-то воспрянул духом.
«Обошлось без национальной гвардии. Со всей этой ситуацией справилась одна хрупкая девушка-ирландка».
Глава девятая
Учитель вошел в Брайант-парк за Нью-Йоркской публичной библиотекой в одиннадцать утра, по-прежнему опережая график. Зашел в свой штаб — снятую в Адской кухне квартиру — и полностью преобразился. «Ролекс» сменили спортивные часы «Касио». Костюм от Живанши был снят. Теперь он надел темные очки, оранжевую спортивную майку «Метс» и желтые обвисшие баскетбольные шорты.
Никто не узнал бы в нем элегантного бизнесмена, столкнувшего никчемную девку под приближающийся поезд — именно поэтому он и переоделся. Для успеха миссии требовались быстрота и внезапность. Следовало разить, словно кобра, и исчезать, до того как кто-то поймет, что он был там. Скрываться в толпе, используя ее в качестве живого щита. Уходить многоуровневым лабиринтом Манхэттена. Полностью менять внешность и разить снова.
Он нашел в парке пустой складной стул, достал из барсетки «трео» и вывел на экран другой содержавшийся там важный документ: четырнадцатистраничный план возмездия. Учитель полностью просмотрел длинный кодированный список. Читал, словно в трансе, медленно, мысленно репетируя все возможности, рисуя в воображении, с каким спокойным совершенством выполнит каждое действие.
Искусством воображения он овладел, когда в начале девяностых был подающим бейсбольной команды в Принстоне, не особенно талантливым, просто обладающим сильным ударом по мячу. Но тренер научил его перед каждым матчем наблюдать за игроками противостоящей команды, представляя в подробностях каждый аут.
Тренер показал ему и более простые приемы. Одним была мягкая подача, благодаря которой он казался быстрее. Другим — попадание в игрока, что привело к вполне заслуженной репутации жестокосердного.
Из-за этого его на первом курсе выгнали из команды. Он угодил мячом в одного неженку из Дартмута с такой силой, что расколол шлем и вызвал сотрясение мозга. Дартмутская команда решила, что он сделал это нарочно, поскольку пострадавший отбил три его подачи. Началась драка.
Они были правы — Учитель действительно послал мяч ему в башку нарочно, но совсем по другой причине. Его разозлила горячая подружка этого поганца, сидевшая в первом ряду, — она вскакивала и ободряла его всякий раз, когда он отбивал мяч. Этот подонок был совершенно не достоин такой девушки. И Учитель решил показать ей, что такое настоящий мужчина.
При этом воспоминании он улыбнулся. То была его последняя игра, но самая лучшая в жизни. Он сломал нос тренеру с третьей базы и едва не прокусил ухо их принимающему. Если уж уходить, то вот таким образом. Жаль, что потом он больше не видел той девушки. Но она запомнит его на всю жизнь.
Учитель отогнал воспоминания и сунул «трео» обратно в барсетку. Встал, потянулся и принял стойку бегуна на старте, касаясь пальцами гравийной дорожки.
Теперь он был настроен по-боевому. Настало время приниматься за дело.